Повесть о косах

[basara]

Уважаемые сообщники!! Сегодня - субкота! и по етому поводу малая сибирска кокша предлагает вашему вниманию новую историю из серии "Приколы нашей басяры"! Да, Катакуры не будет, зато натуральный блондын, столь обожаемый многими из нас - там буквально в каждой строчке

Автор: Они-кис-кис
Бета:  Азиль,  wakamizu («Кайдан о Цумамэ-химэ»).
Гамма:  Iraeniss (оба кайдана)
Жанр: юмор, ужасы (нашего городка
Рейтинг: G
Фэндом: Sengoku Basara
Статус: закончен
Отказ от авторских прав: Цумамэ-химэ принадлежит моей больной фантазии, прочая нечисть, упомянутая в фике, - японскому народу , а все, кто не нечисть, - собственность Капкома.

Саммари: этот фик рассказывает о том, как важно истинному самураю всегда сохранять бдительность! Вот к примеру - Акэти-сама: в кои-то веки сел человек вечерком расслабиться, пообщаться с друзьями... и ТУТ!!!! ВНЕЗАПНО!!!!! ЁКАИ, ТЫСЯЧИ ИХ!!!!!1111 И ладно бы - только ёкаи.... но ведь в замок Оды забрел еще и князь Мацунага!

Предупреждение 1: при желании в описанных мною событиях можно накопать и АУ, и ООС, и вообще всё, что хотите.

Предупреждение 2: Так называемая «литература ужасов» - вещь весьма специфичная, и не всем по душе. Поэтому оба кайдана, входящие в состав фика, выложены отдельными фрагментами; если вы не любите ужастики - можете их пропустить, на основной сюжет они особого влияния не оказывают

От автора: пиша этот фик, мне пришлось изрядно покопаться и в японской мифологии, и в историческом прошлом кое-кого из персонажей. Гугла, яндекса и собственных мозгов уже не хватило, и на финальной стадии мне помогала целая толпа народу И сейчас аффтар от всей своей кошачьей души выражает благодарности:

 Вера Чемберс - за помощь с историей, географией, генеалогией, топонимикой, ономастикой и прочими приблудами областями знания
 wakamizu - за экскурсии в мир ёкаев и душевное отношение с моей Цумамэ-химэ
 :Азиль: - за то, что она есть
 Iraeniss - за смелость и моральную поддержку!

Повесть о косах

1.

- ...На третью ночь крестьяне снова пришли в храм, надеясь, что привидение опять угостит их сладкими фасолевыми лепешками. Но было тихо в храме; никто не напевал песенку про красную фасоль. «Какая досада!» - начали сетовать крестьяне, - «неужели мы останемся без угощения? Эй, адзуки-араи, выходи! Невежливо так встречать гостей!» И тут громовой удар сотряс храм; крестьяне в ужасе попадали на колени, а сверху из-под колокола упал на пол небольшой сверток. Подкрались крестьяне к свертку и осторожно развернули его, а там - лишь несколько простых онигири, даже без начинки! Разочарованно фыркнули крестьяне, и тогда привидение сварливо ответило им: «Ешьте онигири; не каждый же день мне готовить вам сладкие фасолевые лепешки!»
Голос у Оити был негромкий, и конец фразы почти потонул в дружном общем смехе. Ранмару хохотал громче всех и с явным облегчением: парнишку очаровали крестьяне-халявщики, способные раскрутить на угощение даже нечистую силу, и ему очень хотелось, чтобы всё закончилось хэппи-эндом. Акэти хлопнул маленького лучника по плечу:
- Ну что, Мори-кун? Теперь тебе ясен смысл выражения «лопай, что дают»?
- Вот именно! Надо кушать как надо, а не перебиваться с конфет на сахар! - Вставила Нохиме, привычно не упускающая возможности «повоспитывать ребенка». Однако нотация ее была смягчена улыбкой, так что Ранмару с полным правом скорчил ей в ответ дурашливую рожицу:
- Эх, нам бы сюда такое приведение! Я б ему половину чердака уступил; а он бы мне за это каждый день всякие вкусности готовил! Тетя Оити, расскажите еще что-нибудь, пожалуйста?
- Просим, просим! - Присоединились Акэти с Нохимэ. Оити, не привыкшая к столь восторженному вниманию, застенчиво улыбнулась и промолвила своим теплым тихим голосом:
- Ну, слушайте. В некоем городе жил да был весьма известный фехтовальщик. И однажды развелось в его доме множество крыс. Но поскольку крысы - это твари презренные, и катану о них марать неблагородно, фехтовальщик решил одолжить у своего приятеля кота-крысолова...


2.

Всё началось из-за Оды Нобунаги. Проведя день за бумагами и картами, он к вечеру вдруг стал куда-то собираться, причем вместо плаща запахнулся в парадную мантию пурпурного бархата. Ода уже садился в седло, когда с крыльца, сияя косами, скатился кубарем его верный вассал, Акэти Мицухидэ.
-Ты куда это намылился, на ночь глядя?! - Недовольно покосился на него Ода.
- Что значит «куда»?! С вами, Ода-ко! - Серые глаза Акэти горели предвкушением очередной ночной войнушки (или попойки... или войнушки с попойкой, не суть важно!).
- Благодарю за заботу, но сегодня мне эскорт не нужен. - Отрезал Ода и направил коня к воротам.
- Кадзусаноскэ-сама?! А как же я??? - Это вылетела во двор Нохимэ, с пистолетами наперевес и со свежей порцией орхидей в прическе.
- Вы все остаётесь дома! - В голосе демона-князя лязгнуло такое количество железа, что обитатели замка Адзути поняли: нынешним вечером их даймё в компании не нуждается!
Оставшись одни, домочадцы Оды какое-то время сидели по углам, дуясь на своего сюзерена. Следует отдать должное Нохимэ: именно она осознала неконструктивность такого поведения. Ах, Ода-ко где-то там без них веселится? - ну ничего, они тут без него тоже не заскучают! А закат, готично кровавивший небеса за окнами, подсказал ей занятие, вполне достойное столь мрачного вечера:
- Эй, народ! Предлагаю устроить хяку-моногатари!

3.

На огромной блинной сковороде Нохимэ выпекла омлет (а крутить роллы из него поручила Оити). Под вожделеющим взором Ранмару извлекли из-под замкА мисочку с коричневым индийским сахаром. Расходовать на освещение каноничную сотню свечей сочли излишеством, и водрузили посередь комнаты обычный фонарь. В качестве абажура для оного Нохимэ милостиво пожертвовала свой шарф из голубой кисеи... И «ночь ста кайданов» началась!
Жуткие истории сменяли одну за другой. Сперва пытались рассказывать по очереди, но Ранмару лишили права голоса почти сразу, ибо все его «байки из склепа» звучали примерно так: «Пришел мужик ночью на кладбище, а там его покойники загрызли... ну как, страшно??»
Зато по мотивам рассказов Акэти голливудские режиссеры могли бы снять не один кассовый ужастик (причем «Восставшие из ада» нервно курили бы в сторонке!). Одно плохо: все они развивали стандартную тему про то, как «одному монаху заказали завалить одного демона (десяток вурдалаков, сотню кровососов, тысячу зомбей)». Отрубленные конечности, щупальца и головы разлетались во все стороны! Ранмару визжал от ужаса и удовольствия, воображая себя бесстрашным борцом с нечистью. Девушки же морщились: кладбища, кости, кровища... фи!
В свою очередь Нохимэ как оратор - тоже не поимела успеха у мужской половины аудитории. Тонкой натуре и чуткой душе Нохимэ отвечал один лишь вечный сюжет: ОНА ЕГО полюбила, а ОН ЕЕ - нет (или полюбил, но бросил, или не полюбил, но бросил всё равно); и тогда ОНА самоубилась (или померла), переквалифицировалась в юрэя и испоганила ЕМУ всю оставшуюся недолгую жизнь. Оити жадно слушала, утирая слезинки умиления. Акэти иронично лыбился. Ранмару недоуменно таращил глазки, стараясь не задремать.
А вот Оити... О, что касается Оити - нынче вечером в полной мере раскрылся ее неожиданный талант сказительницы! В ее историях было все: поцелуи и мордобойства, злокозненные колдуны и доблестные ронины, пьяные монахи и трезвые оборотни; родовые тайны, фамильные проклятья и даже немножко юмора! И голос ее - негромкий, но богатый интонациями, - был идеальным голосом сказительницы...
Неудивительно, что хяку-моногатари быстро превратилась из сводного концерта в театр одной актрисы. Народ слушал, как зачарованный, а дослушав - требовал продолжения! Даже пара черных демонских рук, всегда сопровождавшая Оити и нынешним вечером отряженная прислуживать за столом, то и дело забывала разливать чай и замирала, восхищенно перебирая костлявыми пальцами. Оити приходилось легонько шлепать Черноручку по запястью, дабы напомнить ей о её обязанностях...
За окном густела ночь. Огонек фонаря бодро плясал за голубым маревом шарфа. Нескончаемым потоком текли истории Оити: про глухую русалку и кривого лешего; про гейшу-кицунэ с жемчужной сережкой; про лживого гадателя и кошку с пятью добродетелями; про говорящий колодец, в котором жила говорящая рыба по имени Луна; про гору, которая мечтала стать морем...
И близилась полночь, когда нежный голос Оити - заглушил внезапный (но очень в такой обстановке уместный) стук в ворота замка.

4.

- Ранмару, глянь, кто там! - Приказала Нохимэ.
Ранмару послушно подорвался с места.
- Мори-кун, не ходи! - Тут же округлил Акэти глаза в деланном ужасе. - А вдруг там - принц Сётоку тайси? Явился к нам на голубой огонек...
Ранмару быстренько плюхнулся обратно, демонстративно растирая якобы затекшую ногу.
- Мицухидэ! - Рявкнула Нохимэ. - Ты мне тут ребенка не стращай! Он и так впечатлительный, что дальше некуда!
- Я не стращаю. - Невинно ответил Акэти. - Просто я, как истинный самурай, заранее готовлюсь к худшему!
- Готовится он, зараза худая... Ранмару! А ну, марш до ворот!
- Тетя Нохимээээ! У меня нога болииит! - Парнишка заранее скривил рот, готовясь зареветь.
- Щас у тебя заболит шея, потому что я тебе по ней дам!
- Ну, тетя-я...
В ворота заколотили по третьему разу. «Тетя» гневно сдвинула брови. Ранмару обреченно захлюпал носом.
- Ты вниз не ходи, а глянь сверху, кто там! - Шепнула Оити ему на ухо. Ранмару ожил, выскользнул в окно и взлетел на конёк крыши. После чего до слуха благородных обитателей замка Адзути донесся изумленный вскрик:
- Ой! Там князь Мацунага приехал!


5.

Явление князя-антиквара было встречено нашей компанией бурно.
- Нохимэ-сама, я пойду отопру?
- Ага, отопрешь ты! Тебя ж воротным брусом придавит! Мицухидэ! Ступай, помоги ей!
- ЩАЗЗЗЗ!! У нас привратник в штате есть, вот пусть он и корячится!
- Тетя Нохимэ! А привратник пьян и до завтра не фунциклирует! - Втиснулся в спор вернувшийся с крыши Ранмару. Нохимэ ласково прищурилась в сторону Мицухидэ:
- Акэти-сан... Тебе, видать, наскучила безбедная жизнь под крылышком Оды Нобунаги?! Нет, лично я с пониманием отнесусь к тому, если ты подашься в ронины, там-то по любому приключений больше... Но имей в виду: при твоих хилых доходах - есть ты будешь то, что удастся нарвать в деревенском саду, а спать - в парке на скамейке!
С чугунным выражением лица Акэти встал и прошествовал вслед за Оити, самоотверженно спешащей приветить полуночного гостя. Продолжать перепалку с Нохимэ он не рискнул... зато раздвижной дверью - так саданул на прощание, что верхний этаж замка заходил ходуном.


6.

Ранмару не напутал и не соврал. Когда Оити сдвинула заслонку воротного оконца - в щепастой его рамке нарисовались чеканные черты и черно-белая прическа князя Мацунаги Хисахидэ. С тяжким вздохом Акэти снял засов и отвел в сторону половинку ворот.
- Добрый вечер, Мацунага-сама! - Грациозно поклонилась Оити.
- Доброй НОЧИ! - Присовокупил Мицухидэ свое приветствие
Прямой и статный, словно тополь в украинской степи, Мацунага вошел во двор, смятенно озираясь по сторонам:
- Мое почтение... а где же Ода-доно?
- Где-где... уехамши он! - Хмыкнул Акэти (с трудом подавивший желание ответить Мацунаге в рифму).
- Странно... - Князь озадаченно пригладил волосы на висках (и без того идеально гладко зализанные в пучок). - Вообще-то он просил меня прибыть сегодня в замок Адзути... или я всё перепутал, и он говорил про завтрашний вечер?.. В самом деле, ведь нынче - день сякку! Какая досада! Моя невнимательность непростительна...
Оити, - как подобает идеальной японской женщине, - молча кланялась и улыбалась. Акэти тоже оскалился и качнул створу ворот взад-вперед, будто намекая гостю: убедился, что здесь тебя не ждут? - ну и гарцуй до хаты!
- Хисахидэ-сан! - Нежно прозвучал в ночи женский голос. Все обернулись: на крыльце стояла Нохимэ и теребила длинную «завлекалку», оперативно выпущенную из прически. Темно-серые глаза ее чарующе искрились:
- Хисахидэ-сан! Мой супруг не простит мне, если такой уважаемый человек как вы не будет достойно принят в замке Адзути! Душевнейше прошу вас снизойти до нашего скромного жилища!
Оити, обалдевшая от услышанного, как начала очередной поклон, так и застыла в полуприседе. Акэти за спиной Мацунаги - скорчил зверскую рожу и выразительно провел рукой по горлу (правда, кого он грозился прирезать - Нохимэ, антиквара или себя, осталось невыясненным). Зато из окна традиционно не ко времени высунулся Ранмару:
- Дяденька Мацунага, давайте к нам! У нас прикольно, мы сёдня байки про призраков травим!
- И закусываем... - Мурлыкнула Нохимэ, подмигнув князю в знак того, что помимо закуски можно будет и выпить (после того, как Ранмару ушлют на боковую).
-Ну, если вы настаиваете... Почту за честь... - Пробормотал Мацунага.


7.

Присутствие Ранмару исключало алкоголь, а без оного хяку-моногатари, пополнившаяся неожиданным участником, застопорилась. Оити, сконфуженная вторжением чужака, привычно впала в аутизм и забилась в угол, отгородившись от присутствующих частоколом черных призрачных рук. Акэти сидел, ухмыляясь наперекосяк, и молчал как картина кисти Хокусая. Нохимэ добросовестно пыталась поддержать светскую беседу о природе и погоде, но Мацунаге, казалось, изменил его блестящий ум: князь заикался, отвечал невпопад и явно пребывал не в своей тарелке...
Положение спас Ранмару (то есть - это поначалу все решили, что спас, на деле-то вышло иначе... но - не будем забегать вперед!).
Итак, Ранмару прожевал очередную пригоршню роллов и сказал:
- Дядя Мацунага! А расскажите, пожалуйста, какой-нибудь кайданчик!
Князь принял столь ошарашенный вид, словно от него потребовали прям щас доказать теорему Ферма, причем - на пальцах.
- Э-э... Ранмару-кун, честно говоря, я как-то не очень...
- Ну, Мацунага-доно! - Заискрила глазками Нохимэ. - Вы же такой образованный, такой культурный! Вы, должно быть, столько всякого навидались и наслушались в ваших странствиях за древностями!
Князь-антиквар озадачено нахмурил стрельчатые брови:
- Вообще-то я собираю вещи, а не легенды... Так что, если позволите, я расскажу вам о событиях наших дней. Недавно я ездил в одну из деревень провинции Бидзэн, к тамошнему кузнецу. Якобы у него имелся щит эпохи Нара, но по рассмотрении это оказалась позднейшая реплика... Я уже собрался в обратный путь, но полил дождь; пришлось пережидать в хондзине. Там-то я и услышал эту историю...


***Кайдан о Цумамэ-химэ***

Киноскэ был учеником корзинщика, и как-то раз хозяин отправил его разносить заказы. Дело было накануне праздника О-Бон, поэтому Киноскэ провозился дольше обычного: одних заказчиков не застал дома и был вынужден дожидаться, пока они вернутся с кладбища; другие потратились на праздничный стол и фонари, и долго спорили, прося отсрочить оплату; третьи жили слишком далеко. Хозяин Киноскэ был известный мастер, и заказы стекались к нему со всей округи.
Солнце уже село, когда Киноскэ избавился от последнего заказа, надежно увязал полученные деньги в пояс и отправился домой. Ему предстояло пройти не меньше четырех ри по темноте, но особого страха он не испытывал: во-первых, ночи стояли лунные, светлые; а во-вторых, у Киноскэ имелся испытанный способ избежать неприятностей в пути. Дело в том, что когда идешь ночью по дороге, то нужно смотреть только прямо перед собой, и ни в коем случае не глазеть по сторонам! Чуть скосишься - и тут же увидишь либо белесое пятно тётин-обакэ, либо кицунэ, хихикающую за деревом.... а то и еще какую нечисть похлеще!
Итак, Киноскэ бодро шагал, а луна и мерцающая лента Аманогавы в небе освещали ему путь. Один раз юноше послышались чьи-то шаги за спиной; но Киноскэ был парень не промах; вежливо отступив в сторонку, он закрыл глаза и громко сказал:
- Почтенный Бетобето-сан, верно, по срочному делу спешит такая уважаемая особа, как вы, и не пристало мне вас задерживать! Проходите, пожалуйста!
Шаги прошаркали мимо и затихли вдали. Киноскэ открыл глаза и двинулся дальше.
Вскоре вошел он в родную деревню. Огни в домах уже погасли; ничьи гэта не стучали по деревянным тротуарам. В одиночестве Киноскэ дошел до перекрестка. Он был почти дома: осталось повернуть налево и миновать еще четыре квартала...
И тут Киноскэ увидел, что на перекрестке стоит девушка.
Девушка была совсем маленькая, в кимоно из шелка, темного и блестящего, словно вода в ночном озере, и в расписных окобо. Она стояла, слегка покачиваясь, и неуверенно оглядывалась, словно не могла решить, куда ей идти.
Киноскэ возликовал: в их деревушку и бродяги-то не каждый день заходят, а тут - самая настоящая майко! И похоже, она совсем одна, и нуждается в помощи!
И Киноскэ направился к девушке. А чтобы не испугать ее своим внезапным появлением из темноты, он воскликнул еще издали:
- Госпожа, вы заблудились? Не бойтесь меня, я не грабитель! Я здесь живу! Я помогу вам добраться до дома...
Так кричал он, торопясь к ней. Но тут порыв ветра пронесся по улице, и на Киноскэ накатила волна тяжелого, омерзительного запаха. Юноша вспомнил, что так пахло у скотомогильника, мимо которого он как-то проезжал.
Киноскэ остановился. Его и девушку разделяли всего несколько шагов. Теперь Киноскэ видел, что она - вся мокрая; шелк ее кимоно лоснился от влаги, которая густыми темными струйками стекала ей под ноги и собиралась лужей вокруг высоких подошв окобо.
Машинально Киноскэ подступил на шаг ближе. Девушка, доселе переминавшаяся с ноги на ногу, повернулась лицом к нему. Киноскэ увидел, что вместо глаз у нее - две темные пустые ямы; и по бледным щекам стекают к подбородку потеки крови, в лунном свете - темной и блестящей, словно вода в ночном озере.
Сердце Киноскэ замерло - от жалости к истерзанной девушке, и от ужаса перед тем, кто сотворил такое... Верно, какой-нибудь рехнувшийся даймё увез ее из города, изуродовал, а затем бросил тут, в случайной деревеньке, слепую и беспомощную! Что ж, он, Киноскэ, теперь никак не вправе оставить ее без защиты...
- П-п... П-пойдемте со мной, п-пожалуйста... - Заикаясь, проговорил юноша.
Тихим спокойным голосом девушка спросила его:
- Скажите, добрый человек, далеко ли до деревни Банкоцу?
Киноскэ чуть не поперхнулся от неожиданности.
- Банкоцу? «Гавань вечности»? Э-э... да вроде бы... вроде нет здесь такой деревни...
- Правда? - Спросила девушка, недоверчиво качнув головой. А затем она посмотрела на Киноскэ незрячими глазницами; посмотрела так, что в груди у юноши снова все сжалось: ему померещилось... нет, он был уверен, что она этими своими темными провалами - всё видит!
Мысли в голове Киноскэ помчались вскачь; вкрадчивый голос, повторявший слова «деревня Банкоцу» снова и снова звучал в ушах... и вдруг он сообразил: если записать его другими кандзи, то получится «деревня Бессчетных костей»! Юноша осознал, что перед ним - нечисть, да еще какая! Сама Цумамэ-химэ, Ослепительница, навеки погруженная во мрак и скитающаяся по ночным дорогам, правясь на тепло живого сердца...
-П...простите. - Прохрипел Киноскэ, развернулся и на заплетающихся ногах двинулся прочь. Ему казалось, что в ночной тиши гэта его грохочут по тротуару громче, чем молоток, которым заколачивают гроб.
Так проковылял он целый квартал, а затем рискнул обернуться.
Рассыпая по земле черные в лунном свете капли крови, на вывернутых назад руках и ногах она молча бежала вслед за ним.
Последним, что увидел Киноскэ, были бездонно-влажные ямы ее глазниц.


8.

Лицо Нохимэ выражало сложную смесь оторопи и отвращения. Оити с Черноручкой так крепко сцепились за руки, как если бы Цумамэ-химэ уже стояла посередь комнаты (прежде - такой безопасной)... Но ближе всех принял к сердцу Мацунагину страшилку - Ранмару. Дрожа, как пламя на сквозняке, маленький лучник забился под бок «дяди Акэти»; тот неосознанно обнял парнишку за плечи и успокаивающе прижал к себе. Верный вассал Оды Нобунаги единственный из всей аудитории был не столько впечатлён услышанным, сколько рассержен! Щадя детскую психику Ранмару, они-то все - рассказывали про события, случившиеся в незапамятные времена со взрослыми, способными защитить себя людьми. Мацунага же выдал на-гора историю, «произошедшую» в наши дни с совершенно обычным пареньком! А Ранмару, как и все дети, традиционно отнёс события на себя, любимого; неудивительно, что пацана так перекосоротило! Бедняга, поди, уже воочию ощущал окровавленные пальцы безглазой нечисти у себя на лодыжках...
- Я же говорил, что я - никудышный рассказчик... - Пробормотал князь, сконфуженный всеобщим молчанием.
- Я бы так сказал: кайданы у вас, Мацунага-доно, дюже специфические! - Хмыкнул Акэти. - Кстати о кайданах: вы так и намерены дожидать Оду-ко, всю ночь напролет сидючи у фонаря? Вообще-то он вернется хорошо если к завтраку...
- Прошу прощения за столь бессовестное злоупотребление вашим временем! - Мацунага с подозрительной живостью поднялся на ноги. - Мне в самом деле не следовало так засиживаться...
- Тебе вообще не следовало приезжать! - Раздраженно рыкнул Акэти - разумеется, уже после того, как запер за князем ворота.
Скопившуюся на сердце досаду срочно требовалось на ком-нибудь сорвать. Акэти от души впечатал пинок в ствол каштана, произраставшего во дворе; выхватил из наспинных ножен косы и в два взмаха рассек стайку осыпавшихся на землю листьев. А затем - раскрутил косы как следует и зашвырнул на крышу амбара; после чего выругался и ушел в дом.
Косы, глубоко увязшие остриями в рыхлой соломенной крыше, так и остались торчать памятником Мацунагиной бестактности, грозно устремив в небеса длинные свои рукояти. Ночевать на крыше им было не впервой.

9.

Отъезд незваного гостя не вернул веселья в замок Адзути. Хяку-моногатари была очевидно и безвозвратно погублена. Выкинув объедки и составив тарелки стопкой в назидание прислуге, участники вечеринки побрели готовиться ко сну... Побрели - по длинным мрачным коридорам замка, которые нынешним вечером отчего-то казались гораздо длиннее и мрачнее, чем обычно...
- Дядя Акэти-и-и-и!
- Чего тебе, мелкий?! - Мицухидэ нервно обернулся и обнаружил, что под дверями своей спальни он стоит не один, а в компании Ранмару.
- Дядя Акэти, можно я у вас сегодня переночую? - Жалобно вопросил парнишка.
- С какой это радости? - Фыркнул Акэти.
- Ну... это... - Ранмару подавленно покосился в сторону теней, колышущихся по углам коридора, и признался: - Боюся я! А вдруг я усну... а тут - ёкаи!
- Разрази меня гром... какие еще ёкаи?! Откуда?!
- Как оттуда? - с кладбища! - Воскликнул Ранмару (немало удивленный тем, что столь опытному воину, как дядя Акэти, нужно объяснять такую элементарную истину).
- Разрази меня гром повторно! - Простонал Акэти (мысленно обложив Мацунагу последними словами). - От ближайшего кладбища до нас не меньше десяти ри, и то - по карте, а не дорогами! Кончай дурить и отвали!
- Ну, дядя Акэти-и-и-и-и!!! Ну, пожалуйста-а-а! Ну, хотите, я буду всегда-всегда-всегда ваши косы точить, чтобы вам самому не возиться??
- Да упаси боги! - Отрезал Акэти, раздвигая двери и проходя в спальню. - Только твоего разрушительного влияния моим косам и не хватало. Всё, брысь на чердак! Я устал, я спать хочу!
- Дак и спите себе на здоровье, дядя Акэти, я ж вам мешать не буду! Я - тихо-тихо, как мышка!..
Акэти обернулся. Ранмару топтался у порога, расстроенный, маленький и взъерошенный. Чем-то он походил на воробышка, который только что впервые в жизни ускользнул от голодного уличного кота.
- Заваливай. - Сухо сказал Акэти. - Но имей в виду: хоть раз шумнёшь - и будешь ночевать на дворе, в собачьей будке!


10.

- Дядя Акэти... Можно, я лягу на середине комнаты?
-Валяй.
...
-Дядя Акэти... Я, наверное, не буду спать на середине! Вдруг ёкаи нападут со всех сторон?!
- В чем проблемы-то, ляг у стенки.
...
- Дядя Акэти, а можно, я не буду спать у стенки? Вдруг ёкаи сквозь нее просочатся, и меня к себе утащат?!
- О, если бы случилось такое счастье... Возвращайся на середину, и не парь мне мозг!
...
- Дядя Акэти... Я жутко извиняюсь, а у вас ширмы нет?
- НАФИГА?!
- Я это... я за ней замаскируюсь, во! А то мне как-то неуютно...
- Мори-кун, у нас на дворе стоит такая уютная-преуютная собачья конура!
-Всё, понял, Акэти-сама! Уже сплю!
...
- А-А-А-А-А-А-А!!!! ДЯДЯ АКЭТИ, НЕ ГАСИТЕ СВЕТ!!!
- Ранмару, ты что, офигел?! Решил пожар устроить?! А если ночью землю тряхнет, и фонарь опрокинется?!
- А-а-акэти-сама-а, не надо!!! Ёкаи же как раз в темноте и приходя-а-ат!..
- Да не бывает твоих ёкаев! Выдумки это всё кретинские!
- Ладно, как хотите, вам же хуже!
- Дурак ты, Мори... Бояться надо не мертвых, бояться надо живых!
- Я жутко извиняюсь, дядя Акэти, но вы, по-моему, ваще не правы! С живыми-то просто - взял и убил! А вот - что с мертвыми делать, если они на тебя попрут?!
- Рубить им бошки и отбрасывать подальше.
- Вам легко говорить... Дядя Акэти, а ёкаев точно не существует?!
- Зуб даю. Ёкаи - это похмельный бред и опиум для народа. Спи уже!
...
- Дядя Акэти, может, все-таки притащим сюда ваши косы? На всякий...
- Мори-кун!! Если хоть один ёкай рискнет здоровьем заявиться сюда - я ему голыми руками пообрываю все жизненно важные части тела!
...
Лунный свет разграфил комнату на сиреневые клетки. Лежа на спине, Акэти бессонно наблюдал, как тени от веток ведут на потолке беспокойный танец.
Ранмару притих и вроде бы уснул, но вскоре обнаружилось, что футон, в который тот замотался, загадочным образом переместился к Акэти под бок. Скорбным вздохом выразив покорность судьбе, Акэти приподнял край одеяла, впуская парнишку к себе «под крылышко». Тот облегченно уткнулся носом в предплечье Акэти и, - уже не столько со страхом, сколько с любопытством, - прошептал:
- А русалок - тоже не бывает?
- Русалок - ОСОБЕННО не бывает! Их всех давно на беляши покрошили, спи...
- А как же дядя Юкимура рассказывал, что он однажды...
- Дядя Юкимура был пьян в стельку, и ему всё приглючилось!
- А как же вы рассказывали, что пили с призраком сакэ?
- В-первых, не сакэ, а коньяк. А во-вторых - это я тоже по пьяни натрепал!
-У-у... - Разочарованно выдохнул маленький лучник. Конечно: сейчас, в компании непобедимого дяди Акэти, ему и сам Энма-Дай-О был не страшен, не говоря уж о каких-то там русалках!
За стенами замка вышел на прогулку ночной ветер. Тени на потолке заплясали живее. Ранмару, прижавшийся к надежному боку Акэти, наконец затих. Да и сам Мицухидэ смежил ресницы, хотя был уверен, что долго не уснет...
- Дядя Акэти... - Сонно пробубнил мальчик. - А правда, что вы видели Юки-онну?
Акэти открыл глаза. Тени на потолке замерли, выплетя дикий узор, похожий на многолучевую перекошенную звезду.
- Неправда. Спи, Мори-кун...
Ранмару умиротворенно что-то пробурчал, а потом - задышал размеренно и тихо. Тени на потолке ожили, сложенная ими звезда перекосилась и распалась.
Акэти твердо знал, что теперь не уснет до рассвета. Не из-за дурацкой побасенки Мацунаги, конечно; нет... Просто - коротенький вопрос, заданный засыпающим Ранмару, напомнил слишком многое.


*** Кайдан о Юки-онне***

Синим стылым вечером глава рода отправился в дорогу. За ночь сезон Тайсэцу подёрнул землю белесой вуалью первого снега. А утром на родовой замок напали, и брызги крови горели на снегу, точно раздавленные вишни.
Мудрее всех (как казалось ей самОй) поступила нянька. Схватив в охапку вверенного ее попечению мальчика и закинув за спину свернутый футон, она сбежала. Выскользнула через одну из тайных дверей в задних покоях, пока в передних комнатах шла резня.
К ночи женщина и мальчик добрались до дома в нескольких ри от замка. Дом принадлежал их роду, но он был летний, зимой в нём не жили. Женщина и мальчик надеялись, что те, кто напал на замок, не сразу вспомнят об этой хибарке, а если и вспомнят, то поленятся посылать сюда людей. Дом стоял в лесу, и сезон Тайсэцу - Малый снег - милосердно сулил скрыть все тропы, ведущие к нему.
Женщина и мальчик надеялись переждать здесь вражеский налёт. Не пройдет и пары дней, как глава рода покарает обидчиков, а затем - явится сюда за ними.
Женщина не предусмотрела лишь одного. Ночью выпал небывало обильный снег; к рассвету не только лесные тропинки канули в небытие, но и тракты стали непроезжими. О домике в лесу забыли не только враги, но и его хозяева...
А утром вслед за снегом явился мороз. Стужа, небывалая для здешних мест, обступила поляну с домом. Промерзшие ветви деревьев, касаясь друг друга, звенели, как дощечки ксилофона.
Заточенные в клетку из заиндевевших стен, женщина и мальчик в первые дни лежали, забившись в единственный футон и крепко прижавшись друг к другу. Женщина иногда вставала, чтобы выйти наружу и, барахтаясь по пояс в снегу, набрать хворосту для очага. Вернувшись, она разжигала огонь, бросала в котелок горстку риса (небольшой его запас обнаружился в одном из кувшинов, забытых на веранде) и торопливо забивалась обратно в футон, холодная и мокрая, словно рыба. Мальчик послушно давал ей место рядом с собой и крепко сжимал в ладошках ее ледяные пальцы. Он был совсем маленький, но терпел; он старался быть воином. Самураем, как все его предки.
Они почти не разговаривали. Женщина сперва мурлыкала по вечерам колыбельную. Потом перестала. Слишком холодно. Слишком голодно. Слишком уж вокруг тихо...
В какой-то момент мальчик ясно ощутил: здесь, в лесу, они не одни. Кто-то третий тихо кружит подле их дома.
Через несколько дней мальчик заметил, что верная его нянька слабеет. Все чаще уже не она, а он выбирался утром на веранду, чтобы зачерпнуть снега и натопить воды для питья и готовки. Потом он приносил ей котелок и заветный кувшин с рисом. Дрожащей полупрозрачной ладошкой нянька зачерпывала рис и ссыпала в котелок. Мальчику она это делать не доверяла - боялась, что тот либо положит слишком много, либо просыпет на пол...
Ночами вокруг дома кто-то бродил. Мальчик слышал ломкий шорох этих шагов - совсем не похожий на тот хруст, с которым взламывали снежную целину звери и люди.
В конце первой недели их заточения на плечи мальчика легла еще одна обязанность: ходить за хворостом. Нянька с трудом выбиралась из футона. Губы её стали сиреневые, словно вечерний снег.
Стужа установилась такая, что на улице мальчик утрачивал и чувство времени, и ощущение собственного тела, и даже не осознавал: бредет ли он по заметенному подлеску, или медленно летит над ним. Мысли утонувшими камушками ложились на дно сознания; в голове было пусто, ясно и хрустально-холодно. Он двигался, но не действовал, видел, - но не осознавал…
Чей-то призрачный силуэт грациозно скользил за деревьями; чей-то мелодичный напев вплетался в посвист ветерка.
Вскоре нянька задремала и больше не проснулась. Мальчик как раз ходил за хворостом. Войдя в хижину, он увидел её, свернувшуюся комочком внутри футона. Он пихнул ветки в очаг, заполз к ней под крылышко, и, глядя как мерцают красным угли, вяло думал, отчего нянька спит так тихо, и так холоден и тверд ее бок…
Ночью Юки-онна позвала его.
На высветленные лунным светом седзи силуэт Юки-онны лёг узкой темной тенью. Долгие рукава кимоно походили на скорбно опущенные крылья. Только темная тень - и два льдисто-голубых огня глаз, свет которых проникал даже сквозь бумагу седзи. Мальчику казалось, что взгляд Юки-онны он ощущает кожей лица, как дуновение холодного ветра.
- Хикотаро! - Позвала его Юки-онна. - Хикотаро, выйди ко мне! Выйди, маленький мой! Я так скучаю без тебя!
Мальчик закрыл глаза и забился в футон с головой. Юки-онна засмеялась смехом, похожим на перезвон сосулек:
- Хикотаро, иди ко мне! Мы с тобой поиграем! Хочешь, я сотворю для тебя поющие снежинки? Или живых снежных зайцев?
Мальчик задыхался в коконе футона, и ему казалось, что снежно-белая рука Юки-онны уже лежит на его горле.
Утром, напрягая все силы, он выволок закостеневшее тело женщины в сени: нянька нянькой, но - покойнику всё же не подобает находиться подле живого человека.
Когда через несколько часов он выглянул за новой порцией снега для питья, - тела уже не было. А дом окружила цепочка следов - изящных, узеньких девичьих следов. От одной лишь правой ноги.
Теперь Юки-онна сопровождала его всякий раз, когда он выходил из дому. Плыла грациозно поодаль, посмеивалась над его неуклюжестью, кокетливо прикрывая белое личико белым, шитым серебром рукавом. Швырялась снежками и зазывала поиграть. Солнце зажигало голубоватые блики на ее угольно-черных волосах. Мальчик старался не смотреть на нее, но слепящая белизна улыбки неумолимо притягивала взгляд. И каждый раз, когда его взор падал на скользящую по насту белую фигурку, мальчику казалось, что в сердце его вмерзает еще одна ледышка.
Когда он возвращался в дом, Юки-онна оставалась снаружи. Но не отвязывалась; окликала его, шутила, напевала вульгарные деревенские песенки...
Голубое сияние ее глаз было заметно сквозь сёзди даже в ярком солнечном свете.
Мальчик терпел и ждал. Уже давно должны были обитатели замка оправиться после той атаки и вспомнить про него. Но спасение всё не приходило. Снег лежал вокруг, чистый и ровный, как саван. Звери и птицы не приближались к дому - наверное, тоже боялись Юки-онны.
- Хикотаро! - Звала она его снова и снова. - Хикотаро, иди ко мне! Иди, мой маленький самурай! Хочешь, я сделаю тебя самым сильным и крепким? Крепким, как лед, сильным, как метель?
Мальчик сжимал в руке коротенький танто, подаренный дядей. Он знал, что Юки-онну железо не берет; но другого оружия у него не было. Каждое утро с танто в рукаве он совершал свой путь от крыльца до зарослей кустарника, а потом обратно - с охапкой тонких веточек, которые прогорят уже через час. Мальчик знал, что еще пара дней - и Юки-онна допьет его жизнь, так же как ранее выпила его няньку: не входя в дом, не касаясь жертвы, действуя одним лишь холодом, который просачивался в летний домик сквозь все щели. Но мальчик понимал и то, что, оголодавший и одинокий, он не одолеет путь через лес до тракта.
Оставалось терпеть и ждать.
Мальчик был самураем, хотя и маленьким, - и готов был терпеть и ждать сколько угодно. Зато в добродетели духов терпение не входит... и вскоре Юки-онна пошла в атаку.
Выйдя из дому поутру, мальчик обнаружил Юки-онну сидящей на террасе так, что спуститься с крыльца было нельзя, не пройдя мимо нее. Вокруг Юки-онны порхала стайка бабочек с искристо-белыми, ажурными, словно снежинки, крыльями.
- Всё хлопочешь, Хикотаро? - Улыбнулась ему Юки-онна. - Сядь, посиди с нами! Полюбуйся, как танцуют мои маленькие подружки!
Чувствуя, что каменеет, мальчик смотрел на ее ноги, приоткрытые разошедшимися полами кимоно. Правая нога у Юки-онны была босая и мраморно-белая; вместо левой в шелковых складках виднелась исчерна-багровая, обглоданная гангреной культя, отсеченная выше колена.
Когда отвращение пересилило ужас, мальчик шарахнулся назад, в комнату, задвинул за собой дверь и заполз под футон. Через чудовищно долгую секунду дверь распахнулась. Юки-онна стояла на пороге, окутанная морозным облаком.
- Нельзя быть таким невежливым, Хикотаро! Ты же будущий глава рода!
В полутемной комнате белый ее силуэт оказался полупрозрачным. Сквозь него, как сквозь вуаль, мальчик видел в распахнутом дверном проеме - угол веранды, поляну, и на дальнем ее конце - кусты и деревья, опушенные инеем.
Внезапно ветки прянули и закачались. Белое кружево опушки лопнуло сразу в нескольких местах и на поляну вырвались всадники. Окруженные облаками снежной пыли, они сперва показались мальчику соратниками Юки-онны. Но тут же он разглядел черные нобори с белым кругом луны. Под такими же шли враги, напавшие на замок...
Юки-онна ухитрилась всё понять за те секунды, которые ей потребовались, чтобы перевести взгляд с мальчика на воинов, а потом обратно. Синие глаза ее полыхнули возмущением:
- Не сметь! Не мешать!! Он мой!!!
И она отмахнулась от нападавших, словно от надоедливых мух. Из широкого, раздутого движением рукава вылетела стайка ледяных игл и понеслась стремительно к опушке; на лету иглы удлинялись и крепли, будто подкармливались холодом, сковавшим округу...
Люди падали с коней; длинные ледяные копья кого пропороли насквозь, кого и вовсе перервали пополам. Лошади, теряя седоков, бились и ржали, ломая ветки, уносились прочь. Брызги крови горели на снегу, будто раздавленные вишни. Черные нобори заметала поземка...
Ласково улыбаясь, Юки-онна повернулась к мальчику.
- Не бойся, Хикотаро, они не помещают нам... Я научу тебя никого не бояться!..
...Его всё-таки нашли. Кто-то из домашних вспомнил про летний домик в глухом лесу. Дядя, - брат отца, - с отрядом пробился через снежные заносы, когда все уже полагали поиски безнадежными, ведь прошло почти две недели! Сам отец, - глава рода, - не пришел. Потому что погиб.
Потом мальчик долго болел. Окончательно он встал на ноги только к осени. Лекари уверяли, что долго он не протянет, и подступающая зима добьет его окончательно. Но они ошиблись.
Мальчик благополучно пережил эту зиму и все последующие. Стал подростком, а потом и юношей, - тонким и длинным, с навсегда побелевшими волосами. Напоминал он стебель ковыля, торчащий из-под снега. Но обманчиво-хрупкий, он оказался выносливей, чем большинство крепко сбитых сверстников. Тренировки придали его телу гибкость лозы и крепость металла. Разучившийся бояться, он часто улыбался - улыбкой беспечно-наглой, как у всех, кому посчастливилось пережить свою смерть. По бледным губам улыбка скользила легко, словно позёмка.
Юки-онна навсегда отметила его снежной своей печатью.


продолжение в нижнем посте