[basara]

Каюсь, с фандомом я знакома только по аниме и отдельным просмотренным на ю-тубе летсплеям. Да и посмотрела совсем недавно, а теперь никак не могу отвязаться от мыслей о персонаже.
Прошу не судить слишком строго, дублирую с фикбука.

Название: Тьма
Автор: Jane. Descolade.
Фендом: Sengoku Basara
Размер: мини.
Пейринг/Персонажи: Акечи Мицухиде, Ода Нобунага, Ешикаге Асакура (можно считать ОМП, ибо отсылка лишь к истории)
Категория: джен.
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: Убийства, насилие. Вольное обращение с временными рамками и историей. В количестве личный фанон. Ни на что не претендую, один из вариантов, навеянных исключительно прочтением кратких исторических справок и долей вдохновения от самой атмосферы аниме. Возможны противоречия и несостыковки, за что заранее глубочайше извиняюсь.

Краткое содержание: Предыстория, основанная по большей части на восприятии от аниме. Детство и ранняя юность Мицухиде, небольшие зарисовки.

Часть 1.

Тяжелый запах смерти стоял повсюду. На полу лежали мертвые люди. С отрубленными головами, рассеченные почти пополам острыми лезвиями катан, со сквозными ранами в груди. Большинство уже погибло. Застывшие на земле, на полу. В странных позах, с широко открытыми от ужаса и застекленевшими в смертной дымке глазами. Кто-то лежал в углу и выгибался в агонии, громко и хрипло дыша. И каждая страшная попытка втянуть в себя воздух сопровождалась громким сипением, а кровь толчками выходила из раны на горле.
У солдат Нобунаги был приказ - не жалеть никого, убивать, уничтожать каждого слугу рода Асакура. Каждого жителя провинции Мино, который не готов был ему подчиниться. И воины исправно выполняли этот приказ. Грабили, насиловали, убивали - словом, развлекались, как только могли.
Ода неторопливо прохаживался по коридорам и комнатам замка Акечи, оставляя следы сапогов на залитых кровью дорогих коврах. Он шел прямо по трупам, наступая на лица мертвых людей, и кости хрустели у него под ногами. А он медленно двигался прямо, не проявляя ни одной эмоции, лишь изредка кивая в сторону особенно громко умиравших, отдавая безмолвный приказ: "Добить."
Ода хорошо различал и давно привык к тем звукам, что издают люди в последние угасающие минуты своей жизни. Привык к запаху разложения и мертвецам, в глазах у которых, как в зеркале, отражалось склоненное над ними лицо. Этот же звук был совершенно другой. Только явно живое и еще полное сил - потому как для того, чтобы так безутешно, физически ощутимо страдать и скорбеть, нужно по крайней мере быть совершенно живым. Детский голос, он говорил шепотом, быстро и неразборчиво, замолкая на долгое время. Он то нарастал, то обрывался мгновенно, словно в ужасе. Не то молитва, не то какое-то воззвание. Живым повезло остаться, а сидит тут и несет какую-то чушь.
Нобунага даже не пытался скрыть своего присутствия. Он вошел в комнату и остановился на пороге, усмехнувшись. Мальчишка лет шести стоял на коленях перед трупом женщины. Весь в дорогих, но разорванных одеждах, в крови, грязи и пыли, он раскачивался из стороны в сторону, закрыв лицо руками и что-то непрестанно шепча, прерываясь на душащие его рыдания.
- Эй, щенок!
Ребенок мгновенно вскочил на ноги, растирая по лицу кровь и собственные слезы, весь опухший от терзавших его рыданий. Покачнулся и как-то отстраненно, без всякого выражения посмотрел на Оду. Сделал шаг навстречу и неожиданно улыбнулся, бросив: "Убивайте меня", так небрежно, словно отдавал приказ слуге. Лицо его было мертвенно-бледно, и сам он был явно на грани обморока, еле стоя на ногах.
- Хех, ты мне приказывать собираешься, мелкий ублюдок? - Ода в два шага очутился перед ребенком, схватив его за ворот рубашки и подняв высоко над землей. - Ты благородных кровей, как я могу судить по одежде. Имя!
- Акечи. Мицухиде Акечи. - мальчишка старался быть спокойным, но голос его предательски срывался.
"Вы убили их..." - прошептал он, даже не глядя Нобунаге в глаза. Тот физически ощутил ярость мальчишки. Мелкая тварь!
В воздухе мелькнул нож, одним движением перерезав ткань рубашки, и задев ладонь самого Оды. Паренек в мгновение очутился на полу, вскочил и побежал в боковую дверь. Поскользнулся на чьей-то крови или внутренностях и рухнул на пол, упал плашмя, громко и тяжело. Застыл на мгновение, его колотила крупная дрожь. Нобунага даже не шевельнулся, с интересом наблюдая за действиями ребенка. Тот с трудом поднялся на ноги, держа в руках свой небольшой, тонкой работы нож. Скорее для украшения, чем для настоящего боя. Распахнутыми от ужаса глазами он смотрел прямо на Оду. Он пытался изобразить доблесть и решительность, но голос его звучал слишком испуганно и тоненько. "Я... я не смог защитить свою семью... и господин мой..." - он оборвал свою фразу, как-то совершенно дико оглянувшись вокруг, и всадил нож себе в правую сторону живота, не издав ни звука. Так же тихо осел на пол, будучи уже без сознания, судорожно сжав ладонью рукоятку ножа.
Ода с легкостью перекинул ребенка через плечо, удовлетворенно хмыкнув: "Ну что ж, сдохнуть ты явно пытаешься не бояться. Еще б тебе оружие получше - так убился бы точно."

Мицухиде тяжело приоткрыл глаза, с трудом выбираясь из кошмарного забытья. Он плакал, рыдал во сне, бессознательно мешая медикам перевязать его рану. Не хотелось шевелиться, не хотелось думать и вспоминать ни о чем. Он очнулся, но тут же впал в какое-то тупое оцепенение. Это была явно дорога, какая-то телега, неприятно подпрыгивающая на каждой кочке и причиняя боль в самостоятельно сделанной ране. Даже умереть сам нормально не смог, вот придурок. Что подумает господин Асакура, узнав о таком позоре? Эти твари везут его куда-то... пусть бы убили уже до конца, пусть бы... Недавняя картина встала перед глазами и Мицухиде сильно сжал зубы, чтобы не разрыдаться тут же. А то еще этот чертов Ода увидит. Его мальчик ненавидел заранее, его проклятую усмешку, тяжелый изучающий взгляд и ощущение абсолютной беспощадности, той холодной жестокости, которой уже не может обладать человек. А еще этот запах смерти, запах преследовал его всюду... Тут телега особенно высоко подпрыгнула, и Мицухиде довольно ощутимо ударился о её поверхность. Сверху упало что-то тяжелое. Что-то... Мальчик зашелся от крика, увидев прямо над собой огромные бесцветные глаза покойника. Он оттолкнул труп так сильно, что тот перелетел через борт повозки. Вскочил на ноги... покойники были везде, везде! Полная повозка гниющих тел, уже оплетенных оковами смерти. Мицухиде забился в угол повозки, единственный живой среди всех этих трупов. Этот Нобунага специально сделал так. Убить, сломать его, единственного оставшегося в живых наследника клана. Нет, не дождется! Все равно, что он - пленник, все равно, что сейчас Ода одержал победу.
Мицухиде не отрываясь смотрел на мертвые тела, невольно рассматривая каждую часть тела, уже пожираемую разложением, сломанную или разрезанную лезвием оружия. Он тихо запел песню, погребальную песню их клана. Каждый глава должен был знать её. Песнь, в которой человек зовет демонов, давно умерших предков. Всех нерожденных, всех, кто остался по ту сторону Границы, кто забыл обо всем, всех, кто даже не был живым. И они забирают покойника к себе, в царство вечной тьмы. И все страдания, перенесенные человеком в жизни, призваны очистить его. Сделать его путь легким и убрать все препятствия. Акечи пел её, вспоминая все слова, скорее пытаясь отвлечься. Выполняя свой долг наследника. Он впивался ногтями в предплечья и снова пел, то тихо, то почти кричал. Пусть демоны слышат его, пусть они знают о его боли, пусть они явятся и уничтожат всех!

А дальше все было, словно во сне. Горячая ванна, лишь усиливающая ноющую боль в ране. Еда без вкуса, чистая одежда без цвета, мягкий футон в пустой комнате и долгий сон. Мицухиде просыпался лишь изредка, резко вскакивая и убирая с лица белоснежные пряди волос. Он расцарапывал лицо и руки до крови во сне. Он бессмысленно проводил ногтями по коже, впиваясь до подушечек пальцев в кожу. Тогда становилось легче. И его демоны давали ему знаки, чувствуя его кровь.
У нему приходили люди: слуги, учителя, посланники Оды. Мицухиде был вежлив со всеми, одинаково мягко улыбаясь всем и покладисто принимая любое предложение: еды, прогулок, чтения. В конце концов, он теперь остался единственным наследником клана. О родителях он слишком быстро забыл. Это было тяжело, слишком тяжело, наводило ступор. Они остались там, в его кровавых кошмарах. И негоже пускать даже память о них сюда, его чертову слабость.
Вскоре начались тренировки. Мицухиде привык к ним довольно быстро, его руки привычно держали катану. Когда-то он тоже тренировался ежедневно, исполняя обязанность наследника воинского клана. Пожалуй, тренировки были самым приятным времяпрепровождением в нынешней жизни Мицухиде. Он ни о чем не думал, только лезвие пело в утреннем прозрачном воздухе. Не замечая и не запоминая лиц противников, он отрабатывал удар за ударом. Даже не делая различия между ними и тренировочнным манекеном. Разве что манекены не пищали так забавно, когда на них обрушивался особенно сильный удар.
В то утро он занимался, как обычно. Рассветное солнце отражалось на лезвии катаны, ложилось на него разноцветными преломляющимися бликами. На поле больше не было никого - Мицухиде любил заниматься один, не видя всех этих людей, не выполняя формальных обычаев вежливости. Только он, его оружие и огненные искры на стали.
- Эй, ты! - Мицухиде обернулся и увидел темноволосого паренька, немногим старше его самого.
- Да, вы что-то хотели? - он вежливо улыбнулся.
- Ты ж тот пленник, Акечи?
- Допустим. - улыбка сделалась еще шире. Не привыкший к столь фамильярному отношению Мицухиде слегка напрягся и инстинктивно сильнее сжал рукоять катаны, при этом не меняя приветливого выражения лица.
- И что ты делаешь тут совсем один? Ты что, не знал, что нельзя тут размахивать своими железками во внеурочное время? - парень нехорошо усмехнулся.
- Так мне никто не запрещал до этого. - мальчик нарочито удивленно посмотрел на нежданного гостя и пожал плечами.
- Ты наверное и не знаешь, что скоро начнется полномасштабная война? И тебя первого же порешат, тебя и этого вашего вшивого Асакуру?
- Неужели? - голос Мицухиде даже не изменился. Он повернулся в сторону говорившего и посмотрел ему прямо в глаза, уставясь ничего не выражавшим взглядом.
- Господин Нобунага отрубит ему голову и помочится в его пустую черепушку, чтоб ты знал!
Все тело Мицухиде словно окоченело в это мгновение. Он ожидал чего угодно: расспросов, глупых выкриков. Но не настолько... не о Нем!
- А тело его скормит собакам, а ты будешь смотреть, мелкий прихвостень!
- Собааакам, говорите? - Мицухиде почти пропел это слово, на негнущихся ногах приближаясь к парню.
- Ой-ой, не пугай меня только! - шутливо замахал руками незнакомец.
Черная, черная непрозрачная пелена словно упала сверху, охватив мелкой дрожью каждую часть тела. Огонь, темно-зеленое пламя взвилось вверх. Оно словно взяло руки Мицухиде в свои, опрокинув его внезапную ярость из самого сердца. Катана словно сама полетела в лицо обидчику, и Акечи увидел кровь на его щеке и услышал вопль: "Сумасшедший!"
- Вы говоришь недостойные слова. Грязные словаааа... - последняя реплика утонула в тихом истерическом смехе. - Моему господину не понравилось бы это... - мгновение, и парень валялся на земле, тщетно отбиваясь руками.
- Сожрите её теперь, ешьте же эту сталь, сталь очистит вас! - Мицухиде заливался смехом, проталкивая лезвие катаны в открытый рот обидчика.
- Я даю вам её чистой, прекрасной! Она куда чище, чем ваши слова!
Парень бился, извивался под ним, хрипя и извергая изо рта кровавую массу, а Мицухиде успокаивался постепенно, глядя на его агонию. Он просовывал лезвие все глубже, ощущая, как разрывается гортань, как катана проходит в пищевод, превращая все внутри обидчика в мягкие обрывки плоти. Парень как-то слишком волнующе простонал и изогнулся в последний раз, исторгая кровь и мясо изо рта. Мицухиде вдруг распахнул глаза, с удивлением воззрившись на труп, откинул оружие в сторону и быстро зашагал в сторону казарм. Даже не обратив внимания на то, что вся одежда в крови. Он шел, сложив руки на груди, глядя в землю и бессмысленно улыбаясь.
"Грязная шавка, я буду очищать так каждого из вас!"

- Подойди ко мне!
Четыре года прошло с их последней встречи. Ода возмужал за это время. Кажется, стал еще более сильным. И вокруг него - тоже демоны, черные духи, что защищают только его.
- Слушаюсь, господин Нобунага. - Мицухиде подошел к трону, легко опустившись на колени - этикет он знал довольно хорошо.
- Ближе!
Акечи было поднялся, но услышал новое: "Нет, ползи ко мне!" Он ошарашенно взглянул на Оду. Лицо правителя не выражало ничего, кроме какой-то скучающей злобы. Мицухиде по возможности аккуратно, не пригибаясь к полу, продвинулся на пару шагов к трону и снова низко склонился, тут же почувствовав тяжелый сапог на своей спине.
- Ты убил одного из моих воспитанников, шваль! - мерный тяжелый голос словно придавливал еще ниже.
Мицухиде молчал.
- Ты не будешь объясняться?!
- Он смел оскорбить Вас, мой господин. Оскорбить и пытаться втянуть меня в заговор против вашего Величества! - с жаром выпалил Мицухиде.
- В заговор, неужели?!
- Я расскажу Вам о всех его планах! О всем, что он говорил мне! Не тут, не прилюдно... сердце мое не могло не выдержать столь нечестивых речей по отношению к человеку, что стал для меня примером. Для того, благодаря которому я до сих пор хожу по этой благословенной земле... Нобунага-сама, если бы вы только простили меня, я бы умер ради вас. И если вы считаете, что я заслуживаю такой же...
Сильная рука схватила Мицухиде за подбородок.
- Довольно. - Демон-повелитель внимательно посмотрел в прозрачно-серые глаза. Мицухиде не отвел взгляда, глядя в темный огонь его глаз.
- Смею ли я... - Акечи тихо вздохнул, едва дотронувшись ладонью до сжимавшей его руки.
- Ты довольно забавно его отделал, черт с тобой. В конце-концов, если он был слабаком, не сумевшим справиться с подростком- значит, сам виноват.
Рука Оды перехватила шею Мицухиде и довольно ощутимо сжала. "В следующий раз можешь расправляться с ними так же. Если уж ты способен на это." Тот слабо улыбнулся, не в состоянии ответить, и странно, почти что чувственно изогнулся в его руках.
- Достаточно. Можешь возвращаться к своим делам.
Мицухиде вернулся в отведенную ему комнату и опустился на футон. День подходил к концу, первое убийство, столь внезапно случившееся, оставляло в душе лишь ощущение какого-то удовлетворения и спокойствия. Слабеющее тело, из которого уходит жизнь, тихий сдавленный стон жертвы и попытки отбиться, этот застывший ужас в глазах... Это почти что возбуждало, заставляло прильнуть еще ближе, чтобы почувствовать его смерть. Глупый самоуверенный тип, посмевший оскорбить Ешикаге, светлого государя, которого Акечи даже не знал, не видел прежде. Просто знал, что настанет день, и он присягнет ему на верность. Как делали его отец, дед и прадед, из поколения в поколение. Нобунага не должен знать. Чем меньше он влезает в личные дела Мицухиде - тем лучше. Пусть думает, что его пленник предан ему. Пусть думает то, что так удобно будет обоим. Владыка демонов... настанет день, когда он будет так же лежать умирающим в ногах своего слуги, корчась в судорогах. А Мицухиде будет только смеяться, смеяться ему в лицо, и смотреть, как тот подыхает.
Темные духи как всегда пришли к нему во сне. Они радовались и танцевали, и хвалили Акечи за то, что дал им кровь. Рассвет был близок.

Часть 2.
Он не знал, он ни разу не видел своего государя Ешикаге. Приходили только письма, написанные изящным каллиграфическим почерком. Письма, десятки раз перечитанные прислужниками Нобунаги, проверенные и вычитанные до каждого знака. Десять долгих лет повелитель хвалил своего поданного за успехи, писал о надеждах на скорую встречу. Обещал выкуп и мир, сулил милости и прощение. Мицухиде бережно брал каждое из них, перечитывал бесконечное число раз, разглаживая бумагу. Сердце замирало каждый раз, когда гонец обращался к нему. Акечи каждый раз умирал от восторга. Он представлял его себе, далекого, покинутого повелителя. Словно наяву слышал его голос, представлял себе до деталей его образ. И думал, что умрет, непременно убьет себя, как только увидит Ешикаге. Нет, он отдаст себя полностью ему, он будет убивать всех, каждого на пути. Он создаст другое королевство, где его прекрасный государь будет единоличным правителем. Кровавым полотном он устелет ему путь, мертвыми телами выложит его дорогу к величию. Он отдаст ему тело Оды, которого убьет самолично. Придушит его собственными руками, разорвет его на части и кинет под ноги милостивому господину Асакуре... И Акечи прислонялся к холодной стене, и стоял так долго-долго, рисуя в своем воображении прекрасные картины будущего.
Он научился убивать, и делал это хорошо. Ему нравились битвы. Крики и кровь. Он любил наблюдать ужас в глазах противников. Любил говорить им страшные речи, растаптывать их боевой дух. Спокойно и плавно начинал он каждую свою речь, и чем больше он говорил, тем сильнее разгоралось темное пламя в его душе. Их страх, их ненависть и ярость - это давало ему силу. Сражение было словно танец, бесконечный кровавый танец, и он каждый раз отдавался своему безумию, делая все, что придет в голову. Издеваться над противником, доводить его до крайней точки отчаяния, причинять ему невыносимую боль... Особенно тем, кто вел себя храбро и сражался с честью. И когда они ранили его своими клинками... это было неописуемое, ни на что не похожее чувство. Они словно тоже полностью включались в эту игру, вместе с ним падая в пропасть, чарующую пропасть темного сумасшествия...
Асакура писал о доблести и благородстве. О честных сражениях и долге. Мицухиде отвечал ему так же, уважительно и формально. И смеялся от наслаждения, выводя каждый знак на тонкой бумаге. "Я отдам вам каждую частичку этой Тьмы! Я буду служить вам..." - шептал он, рисуя кистью: "С благочестием..."
У него уже был свой отряд. Отряд армии Оды. Солдаты относились к нему настороженно, зная, что в любой момент холодный расчёт и очередной хитроумный маневр могут обернуться против них. Мицухиде был неизменно вежлив, дружелюбно-предупредителен с ними. Со стороны могло показаться, что он почти заигрывает с собственными солдатами. Но никто из них не обольщался на его счет. Каждый знал, что любой неосторожный шаг, и их командир может запросто... скажем, отсечь руку, ногу, или даже голову. Не предупреждая, не крича и ничем не намекая на внезапную вспышку гнева. Он не видел среди них людей, и его редкое, почти трогательное проявление заботы в итоге оборачивалось жутким наказанием для кого-то из них.
Акечи предпочитал выполнять самую сложную работу сам, не доверяя никому и ни на кого не полагаясь. Его подчиненные невольно уважали его за умение всегда точно высчитать стратегию, внезапно поймать врага, окружить, загнать его в ловушку. Мицухиде всегда ехал впереди, всегда выбирал себе самого сильного врага. Он наслаждался боем, как ничем другим. Сам Нобунага повысил его в должности после кампании, в которой Акечи загнал противника в угол, отрезав от союзных армий. И бился один на один с военачальником, и своими руками выдрал сердце из его груди и поднял над головой, исступленно хохоча. Когда было нужно, он один мог помчаться на толпу, лишь бы ветер, черный ветер битвы окружал его. Всегда. Всюду. Он все забывал в эти моменты, и был только танец, только кружение цветочных лепестков вокруг, которые в мгновение становились потоками крови.

А потом государь Асакура прислал ему дар, самое ценное и прекрасное, что когда-либо доводилось видеть Мицухиде. С рассвета ждал тот у ворот замка, вглядываясь в даль и ожидая повозку с гонцом. Не выдержав, Акечи седлал коня и сам выехал навстречу, внутренне трепеща. "Я пришлю тебе реликвию, мой далекий и достойный слуга" - гласила записка. Нобунага знал об оружии, и не препятствовал подобному общению. Лишь усмехался про себя, замечая скрытый восторг в глазах своего подчиненного.
Мицухиде онемел, когда увидел их. Две длинные косы. Их словно окружала плотная, физически ощутимая тьма. Лезвия будто мягко излучали её, вспыхивая на свету лиловыми искрами. От них веяло потусторонней прохладой. Косы были словно дыхание смерти, словно погребальная песнь, облаченная в сталь. Мицухиде осторожно дотронулся до лезвия. На ладони тут же выступила кровь. Он приглушенно вздохнул и провел языком по царапине, ощутив вкус собственной крови. Не удержавшись, Акечи просунул руку под лезвие, которое тут же вспороло тонкую кожу. Воин опустился на колени, растирая кровь по руке и с благоговением глядя на оружие. Мицухиде бережно поднял косы, поклонился гонцу и вскочил на лошадь, увозя с собой бесценный дар.
Он назвал их "Сакурамаи", танец лепестков сакуры. И они были невыразимо прекрасны. Темные духи, заключенные в них, разговаривали с Мицухиде. Он слушал их голоса, прижавшись щекой к теплому лезвию. Они говорили о битвах, о тьме и о крови. Они жаждали, просили его об убийствах и смертях. Мицухиде молился им, просил защиты для своего повелителя и смерти для Оды Нобунаги.
Сакурамаи танцевали с ним в каждой битве, они смеялись и ликовали вместе с ним каждый раз, когда получали свежую кровь сильного противника. Зачастую, после самых ожесточенных боев, он вставал на колени рядом с умирающим противником и крепко, до хруста в костях обнимал его, гладя разодранную одежду, впиваясь лезвиями Сакурамаи в его бока, почти вожделея его в этот момент. Он пил горячую кровь вместе со своим оружием, в тихом экстазе прикрывая глаза всякий раз, когда проигравший изгибался в смертельной агонии, бился в его объятиях, отдавая свою прекрасную сильную душу.

Мицухиде ехал на коне рядом с Одой. Шаг за шагом, не замечая ничего вокруг. Тысячи тысяч раз представлял себе он этот день. Рисовал в малейших подробностях. Они заключат мир. Мицухиде будет официально признан вассалом Асакура. Он падет в эту тьму, чтобы стать счастливым навек, чтобы убивать с его именем на устах, чтобы защищать его, чтобы... мысли путались в голове. Акечи сжимал поводья в руках так сильно, что они впивались в ладони, даря немного успокоения и легкой, нежнейшей боли.
Впереди маячил небольшой отряд, возглавляемый тремя конными фигурами. Мицухиде опустил голову, стараясь не смотреть туда, не видеть... Они были ближе и ближе, они ехали навстречу друг другу.
Белоснежные волосы, туго заплетенные и уложенные в простую прическу, темно-лиловый с серебром нагрудник, и светлые глаза, подобные прозрачной морской волне... Государь приветствовал Нобунагу, удостоив Мицухиде лишь легким кивком головы. Свита... советник рядом с ним по правую руку. По левую - молодая женщина с непроницаемым лицом, очевидно, супруга Ешикаге.
Мицухиде долго стоял рядом, внимательно вслушиваясь во все подробности заключаемого мира. Запоминая все о разделе земли, охотничьих угодий и крестьянских наделов. Он пытался найти какие-то чувства, то раздирающее и щемящее чувство, какое возникало каждый раз, когда он думал о Нем. Не было ничего. Только подробности боев, только размеры наделов и сферы влияния - все, что занимало его. Акечи злился сам на себя, немного смущенно озираясь по сторонам. Он привык к битвам, не к мирным переговорам. Так много народа... кругом солдаты и слуги Ешикаге, его близкие люди и друзья...
- Мицухиде Акечи! - молодой человек вздрогнул от неожиданности, как только услышал его голос.
"Я ждал, всю свою жизнь ждал этой секунды..."
Государь протянул ему руку. Мицухиде коснулся её неловко, лишь кончиками пальцев, в попытке подражать западному обычаю.
"Я надеюсь, ты и впредь будешь с честью служить моему союзнику и отныне другу..." остальные слова будто потонули в черном шуме. Мицухиде с искренним недоумением переводил взгляд с Асакуры на Нобунагу. Да что за чушь он несет?! Забери, забери меня к себе! И я буду убивать, всех и каждого убивать на твоем пути! Твоя честь, твоя жизнь, твой мир, твоя кровь, твоя Тьма...
Ода кивнул сдержанно кивнул, с неприкрытой насмешкой глядя на Мицухиде.
- Завтра я назначу тебя своим военачальником... - лениво бросил ему Повелитель Демонов. Ты теряешь свой статус пленника. Можешь порадоваться.
Мицухиде молча кивнул. Он хотел закричать, хотел ударить, тяжело размахнуться и... он вздохнул, сжав зубы. Так много людей, столь важное мероприятие.
"Почему же?" - он взглянул пристально в глаза государя. Первый раз за всю свою жизнь.
Ешикаге сразу понял невысказанный вопрос.
- Все изменилось. Твой замок теперь не на моих землях. Десять лет прошло с той войны, мир потерпел необратимые изменения. И да, тебе будет лучше служить тому, к кому ты привык и кому уже доказал свою верность... - его интонация ничем его не выдавала, но Мицухиде скорее ощутил, чем осознал, ту обиду и неловкость, скрытую под холодной, доброжелательной вежливостью.
Что сказал Ода? Военачальник? Положение, власть, относительная, хотя бы формальная, свобода? О другом он мечтал, другого ждал он. Да быть хоть бы последним солдатом, да только в его войске! У того, кто предназначен был самой судьбой, кого поставили над ним Пламя и Тьма!
- Передан мне за негодностью... - с усмешкой кинул Нобунага, разворачивая коня.
Мицухиде вспыхнул, не осознавая до конца, не понимая. Убивать, почему он не может прямо сейчас нестись по полю, разрубая людей на куски? Без мыслей, без чувств, только кровавая радость боя! Он еще раз взглянул на Ешикаге, неизменно прекрасного.
- Отрекаюсь от Вас, государь мой. - в голосе звучал скорее вопрос. Он зачем-то бросил это, со злобой прищуря глаза. Ешикаге пожал плечами и слегка поклонился.
Мицухиде последовал вслед за своим, теперь уже официально провозглашенным господином. Сакурамаи почти кричали о крови, чувствуя даже не печаль - странную опустошенность своего владельца. Темные тучи затянули небо, а он не видел уже ничего. Будет новый день, когда его косы напьются крови, а он утолит наконец хотя бы часть жажды убийства, которая становилась просто непереносима. Да плевать на все их решения. Тайны, кровь, недоговоренность... однажды он все же станет служить Ему, дарованному Тьмой.