"На дворе стояли Эпоха смут и Ода Нобунага..."

[basara]

...и по случаю пятницы 13-го вашему вниманию, мои немногочисленные, но дорогие сообщники, , предлагается очередная побасенка из альтернативной японской истории Встречайте: Нобунага с наганом, Мицухидэ с косами, всё лучшее, любимое и только для вас!

Автор: Они-кис-кис
Бета: Азиль
Жанр: как обычно: стёб, и не только он.
Рейтинг: PG-13
Фэндом: Sengoku Basara.
Статус: закончен.
Отказ от авторских прав: не было, нет и не надо.
Саммари: этот фик рассказывает о том, что даже ОЧЕНЬ истинный самурай – один в поле не воин, и нуждается в соратниках, союзниках, собутыльниках и прочей моральной и боевой поддержке. Вот и Ода Нобунага, озадачившись завоеванием Японии, решил завербовать к себе команду некоего ронина с высшим образованием…

Возмутители спокойствия.
История вторая. Даймё с активной гражданской позицией.


1

Дивный город Киото уютно дремал в рыжей ладони осенней равнины. Сквозь рассветную дымку четкой филигранью рисовалась решетка еще пустых улиц. Резная листва клёнов затянула алым кружевом аллеи и дворики. Отсветы зари лаково сияют на разноцветной черепице крыш, увлажненных ночным дождём… Ах, до чего ж красив славный город Киото с последнего яруса княжеского замка!
- Значит, говоришь, груз прибыл. - Задумчиво произнес князь Сайто Досан. На террасе он стоял спиной к Киото (ну, не любил он этот город, помнивший его скромным торговцем!). Лицом же князь был обращен к черной коленопреклоненной фигуре, застывшей перед ним. Фигура пребывала безмолвной, как то и подобает синоби из прославленного клана Фума. И князь, обращаясь к синоби, употребил слово «говоришь» исключительно как фигуру речи; да и ответа от собеседника он не ждал. Вновь пробежал взором по узкой ленточке донесения:
«Груз прибыл. Накладной соответствует. Условия оплаты не изменились. Доставка – самовывоз за счет заказчика» - сообщала цепочка иероглифов, вытянувшаяся по бумаге подобно черной змейке.
Каждую фразу князь Сайто сопроводил удовлетворенным кивком. Фразы ничего не сообщили бы стороннему человеку, но для князя – каждая из них полнилась глубоким смыслом:
«Груз прибыл» - интересующий князя объект уже находится в пределах Киото.
«Накладной соответствует» - объект всецело отвечает выставленным требованиям.
«Условия оплаты не изменились» - синоби, тайно контролировавшие перемещение груза, не столкнулись ни с какими затруднениями и дополнительной оплаты не требуют.
«Самовывоз за счет заказчика»: ваш груз – ваши проблемы, Сайто-ко; как хотите, так и кантуйте его теперь в свои палаты!
-Что ж, вы сработали по-честному! – Подытожил князь. Кинул синоби мешочек с золотом. Синоби поймал мешочек, поклонился и сиганул с террасы куда-то вверх и вбок.
Оставшись в одиночестве, князь Сайто наконец-то соизволил повернуться лицом к славному городу Киото. Медленно и тщательно он изорвал донесение на крохотные, едва удерживаемые в пальцах клочки, а затем – пустил их по ветру. Подхваченные утренним бризом, они воспарили над городом подобно жухлым лепесткам увядающей сакуры.

2

Эх, до чего забавна жизнь, когда в кармане у тебя аж сразу два рекомендательных письма к владетельным даймё, – и ни копейки денег!
Акэти Мицухидэ шествовал по главной улице Киото, беспечно улыбаясь сентябрьскому солнышку. А чего не улыбаться-то? - простой люд почтительно расступается, устрашенный сверканием боевых кос, вознесенных над узкими плечами Мицухидэ подобно зловещим стальным крыльям; встречные самураи взирают на владельца кос с профессиональным интересом, и, пожалуй даже, с уважением; знатные дамы, выглядывая в щелочки паланкинов, провожают восхищенными вздохами статную фигурку, осененную водопадом белоснежных волос… короче, всё идет по плану! И что в сравнении с эдакой благодатью отсутствие каких-то там денег? – да просто фи, пустое место!
Всю дорогу до Киото Акэти решал свои финансовые проблемы элементарно: уделывал в хлам путников, имевших наглость косо на него посмотреть, после чего с чистой совестью выворачивал их карманы. Учитывая юный возраст, необычное оружие, нешаблонную внешность и надменные манеры, косых взглядов Акэти получал достаточное количество, и мог тщательно выбрать жертву. К простонародью не вязался, - с этих не поимеешь ни денег, ни славы; самураев в годах тоже старался избегать – чем ёкай не шутит, а вдруг один из этих мрачных дядек со шрамами на пол-морды – его будущий сюзерен? Потом конфузу не оберёшься… Впрочем, «дядьки» и сами до него не докапывались: им хватало опыта, дабы сообразить, что нагло лыбящийся мальчишка, легко покачивающий двумя железными орясинами в его собственный (вполне прогонистый!) рост – противник более чем неудобный.
А вот кто исправно попадался в ловушку Акэти – так это его товарищи по несчастью, молодые самураи, также как и он, влекущиеся в стольный град Киото за карьерой и фортуной! Приткнувшись на отдых в очередной гостинице-хатаго, Мицухидэ ехидно наблюдал сквозь смиренно опущенные ресницы, как намеченная жертвочка пунктуально выполняет неизбежный ритуал. Сперва - косые взгляды, исполненные одновременно и насмешки, и зависти; затем - перешептывание со спутниками; потом (по мере увеличения количества сакэ, принятого внутрижелудочно) - в полный голос озвученные комментарии касаемо моды на блондеран и рекомендации по использованию граблей в качестве оружия… и закономерный финал - неприкрытое хамство: хозяин!! какого васаби ты пустил на приличный постоялый двор – этого шкилета с крестьянскими ковыряльниками?! Мило улыбаясь, Акэти поднимался с татами и шёл разбираться. Разборка не всегда завершалась трупами, но кошелёк «шкилета» в результате исправно тяжелел. Ну, и в качестве бесплатного бонуса, обеим сторонам, участвовавшим в мордобитии, было что вспомнить.
Однако в последние дни путешествия - Мицухидэ не везло. То ли так совпало, то ли слава уже начала его опережать, и над великим трактом Токайдо разнеслись вести о том, что некоего молодого, но уже заносчивого блондина, вооруженного косами, здравомыслящим людям рекомендуется обходить за версту, вежливо при этом улыбаясь… Так или иначе, но в течение последних двух суток, оставшихся до Киото - кошелек Акэти был пуст, желудок Акэти пребывал в аналогичном состоянии, а владелец кошелька и желудка – держался на ногах исключительно благодаря собственному упрямству, да неистощимой энергии юности.
Смешно сказать, но - возможно, именно затянувшаяся эта голодовка и стала причиной инцидента, изменившего жизнь как самогО Мицухидэ, так и ряда других весьма исторических личностей…
…Итак, Акэти Мицухидэ шествовал по главной улице Киото, беспечно улыбаясь сентябрьскому солнышку. Беспечность его в немалой степени была вызвана тем пофигизмом, в который неизбежно впадает давно не кушавший индивид. Сосредоточившись на том, что ему было интересно (а именно – на цветущих личиках дам и вычурном оружии самураев), Акэти совершенно не обращал внимания на то, что творится рядом. А столичная улица – это, знаете ли, столичная улица, а не просёлочная дорога!
Инцидент произошел напротив «Пьяного тигра и укуренного дракона» - заведения, недавно открывшегося, но уже успевшего попасть в десятку Киотских алкоточек с самым дорогим сакэ и самыми сонными вышибалами. О зачинщиках инцидента в анналах почтенной японской истории никаких данных не уцелело, и остаётся лишь гадать: то ли там сцепились два конкурирующих уличных торговца; то ли гейшу приняли за юдзё, и она отреагировала соответствующе; то ли просто поймали карманника и начали лупить. Но так или иначе – в результате инцидента образовалась драка. Уличную толпу вокруг нее всколыхнуло, точно воду пруда, в центр которого запулили увесистым булыжником. По прежде спокойному зеркалу толпы покатились волны, и одна из этих волн ненароком зацепила Акэти Мицухидэ…
…зацепила – это о-очень мягко сказано! Живое тело немалого веса с маху врезалось прямо в спину Акэти! Не ждавший такого сюрприза, Мицухидэ едва не потерял равновесия, но устоял на ногах. Однако сила толчка была такова, что их обоих протащило вперед на добрый десяток шагов и почти впечатало в лоток продавца «веселых картинок».
- ХАМСКОЕ МУРЛО, СМОТРИ КУДА ПРЁШЬ!!! – С обычной своей деликатностью отреагировал Акэти. Занося косу, обернулся к причине столкновения, охнул и рассыпался в извинениях:
- Ой-й, блин ёкайский!!.. Нижайше прошу меня простить, досточтимый бодзу!..
«Досточтимый бодзу», столь неудачно врезавшийся в Мицухидэ, был на деле никакой не бодзу, а просто обычный монах - невысокого роста, но крепкого телосложения, в черной сутане иезуитского ордена. Капюшон, слетевший с головы, открыл его лицо: чуть одутловатое и бронзово-желтое от загара. Темные, небольшие по европейским меркам глаза монаха прятались за маленькими очками в простой круглой оправе.
- Ничего страшного, сын мой!.. Господь наш в милосердии своем прощает все грехи, сквернословие же в их числе!.. – Выдохнул монах на вполне приличном японском (к приятному изумлению Акэти, который полагал, что гайдзины могут изъясняться исключительно через переводчика – да и то коряво).
- А вы здорово говорите по-нашему! – Не стал скрывать он своего удивления.
- Так я же здесь родился! – Улыбнулся монах, поправляя капюшон. – Мой батюшка прибыл в Киото, дабы нести слово Божие в сей отдаленный уголок мира, но чужеземные соблазны оказались сильнее орденского обета; в итоге на свет появился я. Учился, правда, в Европе, там же принял постриг… но всё равно вернулся в Японию. Зов Родины, сами понимаете!
- Угу. - Неопределенно ответствовал Акэти, который, будем честны, ни капли не ностальгировал по родной провинции Мино; зато за ругань в адрес религиозной особы совесть его немножко мучила. – Могу я чем-либо загладить мой этот самый… грех сквернословия?
- Ну, ежели вы согласитесь разделить со мной трапезу! – И монах выразительно подмигнул в сторону «Пьяного тигра и укуренного дракона».
- Досточтимый бодзу, я на мели.
- О чем речь, сын мой, я угощаю! – Монах широко махнул рукавом сутаны и застенчиво улыбнулся: - Понеже покарал меня Господь грехом болтливости, и без хорошего собеседника - мне и застолье у микадо не будет в радость!

3

Меню, предлагаемое в «Пьяном тигре и укуренном драконе», в точности отвечало высокому классу сего почтенного заведения, а именно – было ни-и-ИК!-каким. И тем не менее Акэти бестрепетно накручивал на палочки бледные пряди почти сырого рамэна (за время своих скитаний он многократно убедился, что его желудок способен переварить и не такое). Монах к заказанной им рыбе – сперва принюхался подозрительно, но потом махнул рукой и обезвредил яство таким количеством васаби, что даже дремавший вышибала проснулся и покосился на него с уважением.
Правило «когда я ем – я глух и нем» в японском этикете отсутствует; посему наши друзья за едой не забывали вести светскую беседу:
- Ну, и как вам несётся слово Божье в Киото, досточтимый бодзу?
- Должен признаться, столь почётного звания я покамест не заслуживаю! – Улыбнулся монах. – Называйте меня «падре», либо просто Дайдзиро-хоси, если вам будет угодно.
- Дайдзиро – ваше японское имя?
- Да. Я был крещен именем Корнелий, но оно непривычно японскому уху и языку; посему за пределами храма я представляюсь так, как нарекла меня моя матушка. Позволите ли узнать ваше почтенное имя?
- Акэти Мицухидэ.
Дайдзиро-хоси прикрыл глаза, словно перелистывал книгу, спрятанную у него в голове:
- Акэти, Акэти… Родовой герб – китайский колокольчик?
- Он самый.
- Получается, вы прибыли сюда из Мино?
- Ну, не совсем… - О своей карьере школьного учителя в селе Касамацу Акэти решил умолчать. Не оттого, что стеснялся роли наставника кучи малолетних безродных охламонов… просто - воспоминания эти, местами смешные, местами трогательные, не имеют никакого отношения к его нынешним планам. Они остались в прошлом, принадлежат ему, и только ему. Точка.
Дайдзиро-хоси тактично не стал углубляться в расспросы. Вместо этого он дотянулся до бутылки и принялся разливать сакэ.
- Если не секрет, чем вы собираетесь заняться в столице, Акэти-доно?
- Не секрет, - хмыкнул Акэти, подвигая к себе чашку. – Хочу выиграть кучу сражений, прославиться на всю Японию, стать как минимум сёгуном, обзавестись дюжиной зАмков... ну, и еще кое-что по мелочи, всё сразу не упомнишь!
- Ваши планы впечатляют! – Веселые искорки заплясали так глубоко на дне глаз монаха, что Мицухидэ, увлеченный выпивкой, их не заметил.
- Лучше журавль в руках, чем синица в облаках! – Безапелляционно заявил он в ответ. – Но прежде всего мне надо обзавестись настоящим даймё! А то я же сейчас болтаюсь на положении ронина…
Дайдзиро-хоси осушил свою чашку и оставил ее в сторону:
- Простите мое любопытство, но – что значит выражение «настоящий даймё» в вашем понимании, Акэти-доно?..
Акэти посмотрел на монаха – и тот смутился, напоровшись на пронизывающе-серый взор юноши:
- Настоящий даймё, Дайдзиро-хоси, - воинственен, смел и решителен. Стремится к власти и знает, как ее удержать. Умеет смотреть вперед и не забывать того, что осталось позади. Любит битвы и не боится крови. И, разумеется, не забывает вознаграждать своих приверженцев.
- Любит битвы и не боится крови… - Повторил монах; искорки веселья угасли в его глазах. – Вы тоже любите битвы, Акэти-доно?
- Безусловно.
- И не боитесь чужой крови?
- Ни в коей мере.
- И своей тоже?
- Своей - тем более! – Усмехнулся Акэти.
- Н-ну, коли так… Коли так, быть может, вы выслушаете один мой совет?
- Выслушать я могу всё, что угодно! – Любезно улыбнулся Мицухидэ (но при этом повёл плечами так, что торчащие над ними лезвия кос – сверкнули, намекая монаху: если сказанное тобой не понравится нашему хозяину – вечная тебе память, мужик!)
Дайдзиро-хоси глянул по сторонам и сказал, приглушив голос не настолько, чтобы его секретность бросилась в глаза, но достаточно, чтобы их не услышали соседи:
- Акэти-сама, не пожалейте полчаса вашего бесценного времени, да прогуляйтесь перед аудиенцией в квартал Камитоба! Там живут простолюдины, но пусть вас это не смущает, они - достойные люди, большей частью отставные военные, кто обзавелся семейством на гражданских харчах. А в квартале этом - найдите человека по прозванию Сабуро Кадзусаноскэ Овари-но-Уцукэ! Он сам, правда, не местный и в столице проездом; но хорошо известен тем, кто, как вы изволили выразиться, любит битвы. Думаю, вам будет о чём с ним побеседовать…

4

Сегодня ему не повезло.
Собственно, в Киото ему постоянно не везло, - Сайто Досан, клятый стервятник, заботился об этом самым тщательным образом. Однако сегодня невезение получилось какое-то особенно фатальное.
Начать хотя бы с этого злосчастного письма… Вот не могла она его отправить ни днем раньше, ни днем позже! Натурально, любой мужчина, получив этакое послание, преисполнится разочарования и гнева; но если с разочарованием всё понятно, то, что касаемо гнева - чёрт его знает, на кого злиться, на нее или на себя.
Проблемы, начавшиеся с утра, продолжились, когда он направился к иезуитам, забрать присланную через нагасакскую миссию посылку. Не удалось не то что повидаться с настоятелем, но даже приблизиться к Церковному кварталу он не рискнул. Уж очень жгли спину взгляды соглядатаев, - может, люди Сайто, может, люди Мацунаги, может, еще чьи. Владетельных недругов у него в ассортименте, вот с владетельными друзьями пока напряжёнка.
А сейчас, когда он возвращался во временное свое пристанище, привычно петляя переулками и сбивая шпиков с толку, - из подворотни вывернула ему навстречу вот эта компания! Судя по пропитым рылам и неухоженному оружию – не профессиональные убийцы; так, мелкая сошка, которой кто-то хорошо проплатил забавы ради. Он был молод, хорошо тренирован, вооружен длинным мечом-тати. Но он был один.
А их было пятеро.

5

Черный уличный кот оставил изучать мусорную кучу на предмет рыбьих голов и пересёк переулок прямо перед носом Акэти Мицухидэ, шествуя с наглой неспешностью. Клочковатый, задранный вверх хвост свой - кот нёс гордо, словно изорванное в бою нобори.
В Японии отсутствуют суеверия, связанные с черными кошками. Акэти вежливо пропустил кота (в конце концов – это кот здесь местный, а не он), и двинулся дальше. В конце переулка звенели клинки и раздавалась ругань, что в совокупности сулило увлекательную поножовщину.
Дойдя до перекрестка, Акэти узрел картину, классическую для Японии тех лет: на перекрестке шла драка, а в самОй драке в данный момент - наступил недолгий передых. Пятеро из рубак, мужики в годах и линялых хакама разной степени потрепанности, явно держались заодно. Им противостоял молодой самурай, вооруженный тати с маленькой гардой и темно-красной оплёткой на рукояти. Судя по наличию на троих из нападавших кровавящих повязок, наспех сделанных из обрывков одежды, отбивался он достойно; но и его самого тоже чиркнули по левому предплечью, и вхолостую рассекли широкий низ одной из штанин хакама.
Натурально, потасовка в переулке была делом, совершенно обычным для Эпохи смут… но – пятеро против одного?! Такое соотношение вскипятило бы кровь даже самого миролюбивого японца!
Акэти Мицухидэ любил всё, что угодно, кроме мира (в смысле – кроме отсутствия войны). Поэтому он от души грохнул рукоятью одной из кос об забор, привлекая к себе внимание.
Все шестеро бойцов дружно обернулись.

6

Все шестеро бойцов дружно обернулись.
На выходе из проулка стоял долговязый белоголовый (то ли крашеный, то ли седой) юнец. За спиной его красовалась пара длинных кос с громадными разлатыми лезвиями.
Главарю нападавших хватило одного взгляда, дабы оценить юнца по достоинству: телом – хлюпик, лицом – девчонка, шмотками – кукла, оружием – вообще черт-то что и сбору бантик… вердикт: папенькин сынок из хорошей семьи, возжаждавший поискать в закоулках Камитобы приключений на свою высокородную «пятую точку»!
Сквозь внушительную нижнюю губу главарь посоветовал:
- Гуляйте отседова, господин хороший, - дольше жить будете!
Юнец его совету не внял, и остался на месте. Взор, которым он изучал главаря и его подчиненных, сочетал в себе благородное презрение самурая с извращенным интересом вивисектора. Голову он при этом склонил набок, словно белая копна волос тянула ее на сторону. В облик юнца это привнесло дополнительную порцию жеманного ехидства (а главаря – выбесило неимоверно).
- Это у вас что - новая столичная мода, впятером на одного? – Процедил юнец.
В голове главаря перемкнуло окончательно. Забыв про проплаченного ему противника, он выразительно мотнул головой в сторону юнца, так некстати встрявшего в чужую разборку. Четверо подручных с катанами наперевес ринулись в атаку. Белоголовый, оскалившись, выхватил косы…
Самурай, вооруженный тати, отступил в сторону и привалился к забору. Сперва просто хотел перевести дух, а потом… потом он понял, что, невзирая на весь его боевой опыт, - ему таки требуется опора.
Перекресток был тесен, - и с катаной-то не сразу развернешься. Но белоголовый каким-то образом ухитрился вписать в эту тесноту траектории своих кос, ни разу не затронув заборные доски. Первому из нападавших, подкатившемуся ближе других, он снёс голову одним ударом. Голова резво покатилась по земле, демонстрируя срез – ровный, чистый, без единого лохмота кожи. На забор и лица нападающих лёг густой крап кровавых пятен.
Один из троих оставшихся противников, утратив от такого зрелища всю силу духа, бросился наутек. Белоголовый швырнул косу ему вслед, - легко, словно в худой его руке была не полупудовая железяка, а ножичек-танто. Длинный, не менее двух пядей, шип, венчавший древко косы, пронзил беглеца насквозь, острый его конец, показавшийся из груди, заблистал алым.
Два последних (за вычетом главаря) бойца - были, видать, тренированы лучше, и приучены работать в паре. Они всё сделали правильно: пошли в атаку одновременно; один с левого фланга, другой с правого, беря противника в клещи; один нацелил острие своей катаны в левое плечо белоголового, не прикрытое широким лезвием косы; другой метил в ноги…
Они не учли одного: зона поражения косы куда шире, чем у любого меча.
Нападавший в ноги - лишился собственных еще на подходе. Легко перепрыгнув через корчащееся в пыли тело, белоголовый уклонился от выпада в плечо и уложил последнего из атакующих скользящим ударом, разрубившим его катану и грудную клетку.
Остался пятый, - главарь, так и не успевший вступить в бой. Не в силу трусости, просто не успел сообразить что к чему, до того шустро юнец разобрался с его подчиненными. Выставив катану перед собой, главарь сейчас пятился назад, вытаращив глаза на беловолосую смерть, которая шагала к нему, грациозно ступая по разводам крови, быстро впитывающимся в пушистую уличную пыль.
- С вашего позволения? – Вопросительно улыбнулась смерть самураю. – Или вы его - сами?..
Тот хладнокровно отвесил смерти поклон:
- Приношу глубочайшие извинения за мое бездействие. Ваши оружие и стиль настолько необычны, что я не мог пропустить столь захватывающее зрелище! Позвольте узнать, у кого вы обучались?
Смерть смутилась, превращаясь обратно в парня с не по возрасту седой головой:
- Да так, то тут, то там… Самоучка я, в общем!
- Ваши таланты впечатляют! – Оценил самурай. – Позвольте узнать ваше почтенное имя?
- Акэти Мицухидэ! – Небрежно (но с тайным уколом гордости) представился наш герой. А затем махнул косой в сторону главаря. – Так как мы поступим с этим кадром?
Самурай задумчиво посмотрел на «кадра», пепельно-бледного от ужаса и яростно выбивающего зубами гайдзинский танец чечетку. Вытащил кинжал, и рукоятью долбанул «кадра» по затылку, - не насмерть, но сильно. Тот благодарно всхлипнул и грохнулся в обморок.
- Милосердненько! – Хмыкнул Акэти. Самурай весело оскалился в ответ:
- Должен же остаться в живых хоть один свидетель вашего искусства помимо меня! Я так понимаю, вы в Киото новичок?
- Не то слово, уважаемый! Я здесь – вообще первый день!
- И, разумеется, жаждете блистающей славы, высокого титула и прочих жизненных благ?
- А как же…о-ох, вишни-сакуры!! – Простонал Акэти, скривившись так, словно все раны, нанесенные им сегодня, пришлись по его же собственному организму. – Я ж вспомнил! Я ж совсем забыл!! У меня ж эта клятая аудиенция!!
- У князя Сайто? – Сочувственно спросил самурай.
- И не только у него! А я поди опоздал уже… Ну всё, будут мне теперь и слава, и почести, и сакэ с суши! И мне перед этим надо было еще найти какого-то дядьку в этом дебильном квартале…
- Какого дядьку?
- Э-э… Кадзусаноскэ Сабуро-чего-то-там-дальше…
- Ода Сабуро Кадзусаноскэ Нобунага, Овари-но-Уцукэ?
- Точно! Вы его знаете? – Воспрянул духом Акэти.
- Вообще-то это я… - Вздохнул самурай.

7

- Ну, и как вам «Бешеная белочка»?
- Роскошно! - От чистого сердца ответил Акэти, вытряхивая в свою чашку последние капли из бутылки. – А на главной улице наливают такую гадость - с ума сойти!
- Ну, наш «Дом летающих тарелок» - не пафосный центровой кабак… однако достойным людям здесь завсегда подают достойную выпивку! – Улыбнулся Нобунага.
В «Дом летающих тарелок» они заявились по инициативе Оды: тот непреклонно заявил, что такую встречу необходимо отметить, и не принял застенчивые Акэтины заверения, что тот-де недавно позавтракал (ага, в первый раз за двое суток!). Впрочем, и Мицухидэ от приглашения особо не отнекивался: кто знает, когда ему в этом беспокойном Киото доведется усаживаться за стол в следующий раз? – может, через неделю?
«Дом летающих тарелок» свое название получил не просто так: здесь действительно летали тарелки, а также - бутылки, чашки, скамейки и прочие объекты, попавшие под руку раздухарившмся клиентам. Ситуация, обычная для заведения в бедном районе, где завсегдатаями являются наемные телохранители, отставные солдаты, ронины, якудза и прочие нервные люди. Однако описанное безобразие традиционно приключалось по вечерам; а сейчас близился полдень, и в общей зале царили покой и благообразие.
Посетителей в едальне было немного, зато состав их менялся часто: одни входили, другие уходили, подолгу никто не засиживался – ни работа, ни служба ждать не станет, пока ты допьешь чаёк! Ода и Акэти обосновались в дальнем углу; Ода тактично уступил своему гостю безопасное место у стены, с которого можно было беспрепятственно наблюдать за входом. Порез на левом предплечье он перетянул поверх одежды чистой тряпицей, которую принесли вместе с заказом. Внимания на них обоих вроде бы никто не обращал, - словно местному рабочему люду в привычку было делить один зал с аристократией. Однако Акэти, несмотря на увлеченность обедом (кормежка тут была на порядок аппетитнее, чем в «Пьяном тигре и укуренном драконе»), заметил: некоторые из посетителей (преимущественно мужчины средних лет и воинственного, хотя и простоватого, обличья) – войдя, сразу скашивали глаза на их угол и легонько, одной головой и шеей, кланялись Оде. Тот отвечал едва заметным кивком и кратким взблеском глаз, - искрасна-карих, будто крепко заваренный чай. У Мицухидэ при этом каждый раз спирало дыхание – как перед боем, который ты наверняка выиграешь, но - пока неясно, какой ценой…
- Это ваши люди, Ода-доно? – Рискнул он наконец прощупать почву (ну в самом деле, не просто же за-ради пожрать его сюда пригласили?).
- Да. Пусть вас не смущает то, что большинство из них не пользуется фамилиями (1). Истинный воин должен уметь вести за собой любого, кто имеет мужество взяться за оружие ради своей страны. Ради ее единства, славы и силы.
«Истинный воин»… Акэти ощутил, что слова Нобунаги зацепили его. В отличие от своего собеседника Мицухидэ был далек от патриотических устремлений: презренный статус ронина куда больше способствует тревогам о собственном ночлеге сегодня и завтраке грядущим утром, нежели о судьбах Родины. Однако во взгляде и голосе Оды он безошибочно различил то же самое упорство (отчаянное, почти безумное), которое третий год кряду тащило самогО Мицухидэ сквозь голод, холод, опасность и никому-в-целом-мире-не-нужность. Выжить, - но не просто выжить, а смести все преграды и добиться своего! Отголоски этого стремления Нобунаги Акэти явственно осознал в самом себе.
- Значит, вы – воин, Ода-доно? – Переспросил он. Ода негромко рассмеялся:
- В настоящее время – да… И я воюю со стервятниками!
- С кем, извините? – Не понял Акэти.
- Со стервятниками… - В усмешке Нобунаги проглянули одновременно и гнев, и усталость. – С теми, кто решил, что Япония – большой и вкусный труп, и спешит урвать себе кусочек поаппетитнее! До них не доходит, что рано или поздно они останутся при огромном голом костяке, после чего сдохнут с голоду… прихватив с собой множество ни в чем неповинных людей.
- И вы хотите…
- И я хочу, чтобы прекратились распри. Чтобы солдаты - сражались с действительными врагами, а не со своими родичами, которым понесчастилось служить другому клану. Чтобы крестьяне - растили урожай, а не копали могилы. Чтобы торговый люд – торговал, а не скитался по городам и весям, спасаясь от налогов. Чтобы страна – стала, наконец, страной, а не скопищем грызущихся провинций! И если нынешним микадо и сёгуну такая задача не под силу – значит, я решу ее за них! Но нашим даймё выгодны междоусобицы; они позволяют им царить в своих лоскутных княжествах, обескровливая самураев и разоряя народ... Ваш двоюродный дядюшка, Сайто Досан, - тоже один из стервятников, уж не держите на меня зла, Акэти-доно...
- Да и ладно, он мне не кровная родня, - отмахнулся Акэти, а затем припомнил: - Я слышал, как князя Мацунагу Хисахидэ также называли стервятником, но подумал, что это – из-за его страсти к антиквариату…
- Не только. – Подтвердил Ода; густые его брови, мрачно нахмуренные, сошлись в одну линию. – Есть еще и третий падальщик, Ходзё Соун; но он на востоке, в Одаваре, и в наши Киотские дела пока не лезет… на мое счастье. Мне б хотя бы с Сайто разобраться... Конечно, даймё должен быть не только воином, но и политиком. Однако плести интриги мне покамест особо не дают; приходится драться…
-Примерно как сегодня в том переулке?
- И это тоже.
- Может, имело смысл допросить главаря?
- А зачем? – пожал плечами Ода. – Они ведь – не хитокири, и даже не ронины. Простые недалекие ребята, немного умеющие орудовать катанами и слишком любящие деньги; за что и поплатились. Кто-то богатый, но тоже недалекий, заплатил им; рассчитывал не столько убить меня, сколько подпортить здоровье и нервы. Ну, внесу я в список моих недоброжелателей еще одну громкую фамилию… и что? Да в нём и так почти вся местная знать числится.
- У вас весьма приключательная жизнь, Ода-доно… - Задумчиво протянул Акэти.
- А то. – Спокойно ответил Ода. Отвлекся от наблюдения за залом, перевел на Мицухидэ свой внимательный взгляд. – И не осуждайте за навязчивость, но мне бы хотелось узнать немного - о вашей жизни, Акэти-доно. Точнее, о том, чего вы в ней желаете достичь. Вы прибыли в Киото издалека – надеюсь, не только для того, чтобы шугать уличных бандитов и очаровывать богатеньких наследниц?
- Й-й-йестественно... – Протянул Мицухидэ. Так легко обрисовавший свое славное будущее в беседе с Дайдзиро-хоси, он сейчас под взглядом Нобунаги, вроде бы мягким, но в то же время зорко подмечающим каждое движение на его лице, - растерял все слова и мысли… А может – как раз и не растерял, а вовсе наоборот: этих клятых слов и мыслей нахлынуло столько, что – и за неделю не подберешь ответ на простой вопрос: кем ты хочешь стать, ронин Акэти Мицухидэ из провинции Мино?
- При дворе микадо есть много важных должностей! – Поддел его Ода; впрочем - поддел вполне добродушно. – Смотритель императорского зонтика, подаватель стакана воды по утрам… или, к примеру, хранитель тапочек (2)! Хотите быть хранителем императорских тапочек, Акэти-доно? Уверен, князь Сайто посодействует вам, особенно при наличии рекомендательных писем!
Здесь Нобунага прервал себя, смущенный реакцией собеседника. Живое, горящее мальчишеским оживлением, лицо Мицухидэ - на мгновение передернулось в гримасе, исказившей его тонкие черты так резко и безобразно, что Ода опешил, и даже не успел сообразить, что сия гримаса выражала: отвращение? ненависть? злобу? А в следующую секунду юноша уже взял себя в руки, - бесстрастный, словно парадный портрет.
- Возможно, вы заметили, Ода-доно, - промолвил Акэти голосом нежным, будто шелковые лепестки на заколке-канзаси, под которыми скрывается убийственно-острая игла. - Возможно, вы уже заметили: я не из тех, кому любопытны зонтики и тапочки; а мои навыки несколько шире, чем способность подавать стакан воды. Я могу рубиться без передыху полдня подряд и скакать на лошади целые сутки. Мне доводилось спать на снегу и нырять с обрыва высотой не ниже замка почтенного князя Сайто. Я за версту чую трусость, и знаю, чем нужно отвечать на предательство. Умею хранить тайны и вытягивать тайны из других… а самое главное: я умею и люблю убивать. И - не боюсь смерти.
Упершись локтями в колени и положив подбородок на переплетенные пальцы, Ода смотрел на него, уже без улыбки, но с неким мрачным удовлетворением… и, пожалуй, с тенью сочувственной печали.
- И впрямь – не боишься. – Ответил он наконец. – Но я не стану расспрашивать, как ты до этого дошел. Захочешь – расскажешь, когда-нибудь. Что ж, Акэти-доно…
Откинувшись к стенке, Нобунага усмехнулся краешком рта, осененного небольшими аккуратными усами:
- …что ж, Акэти-доно! Ваши воля, целеустремленность и-и… хм-м, прямолинейность столь же впечатляющи, как и ваше фехтовальное искусство! А я сейчас крайне нуждаюсь в том, кто будет способен сражаться, стоя не бок о бок со мной – но спиной к спине. Желаете присоединиться к моей «приключательной», как вы ее охарактеризовали, жизни? В качестве моего вассала, союзника, соратника… «правой руки», если хотите? Я не прошу у вас рекомендательных писем, но и времени на раздумье дать не могу. Решать вам придется здесь и сейчас.
Акэти аккуратно отодвинул от себя чашечку из-под сакэ. Ода, в сереньком своём дзюбане и черных хакама неброский, будто тень в сумерках, сидел вроде бы расслабленно; но в карих глазах его плясали алые искры – словно отсветы лагерных костров в ночь перед битвой; и отзвуки этой битвы (победной, конечно, какой же еще?), и всех битв грядущих, словно бусины чёток, нанизанных на тонкую нить дороги, ведущей к славе, Акэти сейчас слышал в гуле голосов, витавшем над залом. Сидящий перед ним самурай был полон силы - той громадной силы ума и сердца, которая способна перекроить мир до неузнаваемости; силы, с которой бесполезно спорить и смертельно опасно противостоять. Но если ты достаточно рисков, чтобы плыть вместе с этим цунами, а не бежать от него – кто знает, на какую заоблачную высоту вознесет тебя могучая волна, сметающая всё и всех на своем пути?..
…А за стойкой между тем - хозяин звякал мелочью, подыскивая сдачу; под окном щебетали судомойки, в плеске воды перемывая посуду и косточки посетителям. Неподобающе-убогая, едальня была наплевательски равнодушна к тому великому событию, которое долженствовало в ней произойти… и тем не менее – Мицухидэ решил, что это будет правильно! Пусть его вассальная клятва будет принесена в дешевой забегаловке, над столом с опустевшими тарелками-чашками! Зато это будет - самая настоящая из клятв самому настоящему даймё из всех имеющихся в Японии! А выводить кровавые иероглифы на пергаменте, и под восторги родичей давиться вином, смешанным с пеплом (3), - предоставим папенькиным сынкам, которые спят и видят себя смотрителями императорского зонтика с тапочками!
Чутко следя за своим голосом, - дабы не сорвался тот ни в неуместную декламацию, ни в еще более неуместную дрожь, - Акэти проговорил, негромко, но чётко:
- Где бы я ни был, в любое время всегда и везде я буду охранять ваши интересы, Ода-ко. Даже после смерти я воскресну семь раз, дабы оградить вас и ваш дом от несчастий. Я клянусь никогда не перед чем не отступать, дабы исполнить свой долг. И я клянусь быть полезным вам - всегда и во всём (4).
Ода кивнул, и заметил:
- Ты не упомянул про почтение к родителям и про величие в милосердии. Но, насколько я знаю, твой отец умер – как и мой, так что почитать нам некого. А что до милосердия... милосердие мы отложим до тех времен, когда в Японии поубавится князей-стервятников! Я принимаю твою клятву, Акэти Мицухидэ. Битвами я тебя обеспечу, а одержишь ли ты в них победы – это зависит только от тебя!
Мицухидэ перевел дух, и огляделся по сторонам, внутренне изумляясь тому, насколько неизменным остался окружающий его мир. Ну, ничего, он еще устроит этому миру тако-о-о-е! Да все досточтимые герои почтенной японской истории помрут по второму разу – только на сей раз не в бою, а от зависти! Эх, да они с Нобунагой-ко – горы свернут!..
Ода провел пальцами по узеньким своим усам, убеждаясь, что не осталось на них ни крошек пищи, ни капель сакэ. Выложил на стол пригоршню монеток в оплату за их обед; а затем рывком поднялся с татами:
- Идём, Мицухидэ! Мне очень нужна твоя помощь – прямо сейчас!

8

- А это что за улица, Нобунага-ко? - С любопытством спросил Акэти, крутя головой по сторонам.
- Мацубара, - ответил Ода. – Видишь вот тот перекресток? Там она пересекается с улицей Сэнбон; дальше лежит Церковный квартал. В нем находится католическая миссия.
- И нам надо туда?
- Почти. Давай за мной!
И Ода юркнул в щель между стенами двух соседних домов. Акэти бестрепетно последовал за ним.
Он знал, что все улицы в Киото пересекаются под прямыми углами; но Ода сейчас повёл его совершенно невообразимыми проулками и переулками, извивающимися подобно кишкам в пузе великана. Местами проход сужался настолько, что Акэти, чью фигуру дополнительно уширяли косы и наплечники, приходилось двигаться боком. Карнизы и заборы разной степени ветхости обросли где мхом, а где плесенью; сверху свисали веревки с тряпьем (назвать это тряпье «бельем» у Мицухидэ не получилось бы и под страхом смертной казни). Где-то за бумажными стенками верещали дети и ругались семьи. Из-под ног прыскали худые ничейные кошки. Ода скользил сквозь этот трущобный ад, подобно скальпелю врача, рассекающему гнилую плоть. Акэти мчался за ним, молясь об одном: только бы не отстать от своего даймё! Без Нобунаги-ко он точно не выберется; так и сгинет тут, в этом бескрайнем лабиринте нищеты…
А Ода, даже не озадачиваясь хоть разок оглянуться на своего новообретенного вассала, излагал вводную – столь спокойно, как если бы они беседовали в уютной тиши господских покоев:
- На днях в иезуитскую миссию доставили груз для меня. Ну, не груз… скорее посылку. Небольшой ящичек… И я пытаюсь забрать его так, чтобы об этом не пронюхали ни Сайто, ни все прочие. Но синоби обложили Церковный квартал таки-им кордоном!.. Уж очень им хочется знать, зачем я собрался в гости к гайдзинам! Я было сунулся сюда нынче утром, так пришлось вернуться с пол-дороги из-за этих молодчиков…
- Почему?.. - Выдохнул Акэти, лишь бы поддержать разговор. Лавина новых (и далеко не приятных!) впечатлений от Киотских трущоб временно отшибла у него всякое соображение.
- Ну, хотя бы потому, что синоби из клана Фума - не самые легкие противники! Если прорубаться с боем - крови будет много. А за поножовщину в столице микадо очень быстро меня из этой столицы вышибет! А мне край как надо задержаться здесь еще хотя бы на пару месяцев…
- А-а… А почему бы вам не пробраться в Церковный квартал под чужим обличьем?..
- Эти поганцы выучили наизусть все мои приметы, и особые и неособые… Хотя я всегда полагал свою персону ничем не примечательной, кроме, разве что, роста. Вот если бы как-нибудь отвлечь их… нам сюда!
Одна из стен вдруг отъехала в сторону, открыв дверной проем. Ода нырнул в него; Акэти кинулся следом. Шаткая лестница повела их наверх, выписывая лихие повороты. Акэти сообразил, что они попали внутрь одного из домов. Дом был заселен странно: чем выше они поднимались, тем меньше народу суетилось на этажах.
Последний этаж, на который они вылетели, был, похоже, и вовсе необитаем. Пыльный коридор уходил вправо и влево от лестничной площадки. Ода уверенно повернул направо. Еще несколько шагов, скрип сёдзи, - и они с Акэти входят в комнату, совершенно пустую, если не считать человека, сидящего у наружной стены, подле окна.
- Давно не виделись, Кацу-сан, - кивнул ему Ода.
Кацу-сан, - длинноусый и с пятнами туши на пальцах, что обличало в нем то ли счетовода, то ли каллиграфа, - поднялся и отвесил вошедшим общий поклон:
- Мое глубокое почтение, данна. Мое глубокое почтение, Акэти-сама; огромная честь наконец-то увидеть вас вживую!
Мицухидэ, едва дышавший (не от усталости, но от нервного напряжения), кивнул ему в ответ сдержанно - хотя внутри у него аж душа запела: во, как его привечают! И это он еще только первый день в столице! (Откуда Кацу-сану, законопослушному обитателю столичных низов, может быть известно имя буйного, но провинциального ронина, - причем не просто известно, но явно знакомо! – парень, ясное дело, не задумался).
Кацу тем временем снова устроился на полу; Акэти смекнул, что он – пребывает в засаде, наблюдая за творящимся на улице. По стеночке, дабы не быть замеченным снаружи, он подобрался к окну и выглянул из-за косяка. Внизу шумела Мацубара; прекрасно был виден и перекресток с Сэнбон, и лежащий за ним Церковный квартал, торчащий тонкими католическими шпилями, столь непривычными японскому глазу.
Ода, тем временем, не чинясь, уселся на голый пол рядом с Кацу:
- Ну, докладывай!
- Докладаю, данна. Значица, их тут - трое.
- Кто да кто?
- Сперва - вон та девчонка в оранжевом! Трётся она с самого утра на этом углу. И ничего не продает, и клиенты к ней не подходят. И сама не уходит! Второй, значица, пацан, который у книжной лавки ножики точит. Точит-то он их неплохо… только вот вчерась там ни сном ни духом не было ни его, ни станка его точильного! И на девку эту оранжевую он нет-нет, да и глянет! Ну, а третий – старик-горшечник.
Ода приподнялся, выглядывая в окно по-над подоконником:
- Старика-то ты за что? Он вроде как взаправду торгует; вон, покупатель отошел.
- Может, он и торгует, данна, да только он каждый раз как горшок продаст, достает платок и лоб утирает! Правой рукой – да справа налево, где такое видано?
- Ну и что? Может, он просто контрабанду какую в этих горшках сбывает? – Хмыкнул Ода.
- Может, и контрабанду… Только, данна, я так считаю: лучше перебдеть, чем недобдеть!
- Логично. - Изрёк Ода. – Итак, мы имеем троих синоби, работающих под прикрытием. А что с прикрытием как таковым?
- Ежели по ихним, Фуминым, правилам, то на одного уличного полагается пара на крыше. Стал-быть, выходит шесть. Но есть слухи, что клан Фума изрядно потрепали в одном недавнем деле; так что, может, их и поменьше.
Ода потер ладонью лоб:
- Что ж, начнем с троих на улице. У кого есть предложения, как их снять? С горшечником я знаю, что сделать; но что касается этой сладкой парочки...
- Данна, - предложил Кацу, - может, свистнуть пару ребят поздоровее, да нехай они девку умыкнут, а парень сам за ней увяжется? Уж больно часто он на нее поглядывает…
- Не годится. - Отрезал Ода. - Он не уйдет, если это и вправду человек Фумы. Да и с девчонкой вы доберетесь живыми от силы до конца квартала.
- Ну тады – порубаем их на суши, да и вся недолга?
- Тоже не выйдет, Кацу-сан. У них установка: косить под мирных граждан до последней капли крови. Твои люди пойдут за них в тюрьму, а оттуда, по всем вероятиям, – на казнь. Так разбрасываться кадрами мы сейчас не можем. Если же за катану возьмусь я - Сайто мигом созовет всех своих головорезов, и с чувством глубокого удовлетворения отчекрыжит мне голову за разжигание беспорядков в столице. И будет прав, по большому счету…
- Нобунага-ко!! – Акэти резко отвернулся от окна. – Как вы там сказали про этих двоих? «Сладкая парочка»?
- Ну да… а что?
- Кажется, у меня есть идея… Предоставьте их мне!
Ода вроде бы хотел что-то возразить… но – посмотрел, как хищно мерцают глаза его новоиспеченного вассала в полумраке комнаты, и какое азартное напряжение выразилось во всей его гибкой фигуре… Посмотрел, и сказал:
- Ладно. Действуй!

9

Солнце вскарабкалось в зенит и устало там уселось. Наступала самая жаркая часть дня, та, которую заморские гости Японии, - испанские и португальские моряки, - привыкли называть сиестой и посвящать отдыху. Но японцы к гайдзинским обычаям были нечувствительны: перекресток Мацубары и Сэнбон упрямо бурлил продавцами, покупателями, путешественниками и просто праздношатающимися.
А посередь этого людского моря гордо шагал Акэти Мицухидэ! Серебром горит на солнце грива вольно распущенных волос; хищно сверкают длинные шипы на широких наплечниках; клёпанный железом пояс обвивает талию – такую узенькую, хоть двумя пальцами ее обхватывай. Ни дать ни взять, ожившая гравюра из романа про любовь!
На дворе стояла Эпоха смут, но изящные идеалы давно ушедшей эпохи Хэйан всё так же прочно жили в женских сердцах. В результате прекрасная половина улицы реагировала на Акэти соответствующе: застывала в восхищении, после чего - выворачивала шеи, глядя вслед. Изрядно помогало делу то обстоятельство, что ростом Акэти был на голову выше большинства мужчин, - и не захочешь, да заметишь!
Девушка в оранжевом кимоно – заметила его тоже…
Мицухидэ и до этого шёл в темпе «нога за ногу» - во-первых, выгадывал время для Оды и компании, а во-вторых – ну, когда еще доведется вот так безвозбранно покупаться в женском обожании? Флюиды этого обожания – он безошибочно чувствовал кожей, как ощущал дуновение ветерка. Почувствовал и взгляд девушки в оранжевом, - она пялилась на него так откровенно, что Акэти даже пожалел её: похоже, бедняжке за освоением ремесла куноити совсем было некогда пообщаться с галантными кавалерами из аристократического рода… эх, солнышко, какой же жесткий культурный шок ты сейчас испытаешь!
Он остановился, не дойдя до девушки с полдюжины шагов. Отступил с бойкой части тротуара, вцепился в перила ближайшего к нему крыльца, и, безжалостно закусив нежные свои губы, принялся оседать в обморок.
- Данна?! – Прозвенел испуганный девичий голосок. – Данна, вам плохо?!..
Акэти вместо ответа – только сильнее впился зубами в нижнюю губу. Коралловая капелька крови выступила на бледно-розовой, словно лепесток сакуры, кожице и скатилась вниз по острому подбородку. Со слабым стоном он ополз по стенке вниз. Под длинными, цвета черненого серебра, ресницами – сверкнули белки закаченных глаз.
- Данна!! - Голос девушки был наполнен уже не испугом, а страхом… и - жалостью, вечной этой компонентой, которая вечно губит женщину. - Данна?! Данна??!! Очнитесь!!
В следующий момент Акэти услышал шорох ее кимоно подле себя; понял, что она склоняется над ним…
- АХ ТЫ, ВОРЮГА!!!
Девушка, словно обожженная, шарахнулась назад, но было поздно: оба ее запястья были намертво зажаты в кулаках Мицухидэ. Трогательный и прекрасный в своей страдающей беззащитности лик юного самурая – сменила перекошенная белоглазая маска, разъяренно скалящаяся девушке прямо в лицо:
- ВОРОВКА!! СТЕРВА!! ПАСКУДА!!! ДРЯНЬ!!! КОШЕЛЕК У МЕНЯ СПЕРЕТЬ ХОТЕЛА!!!
Если несчастная девушка в оранжевом и обучалась в школе куноити – то ее там к такому явно не готовили!
- Я не воровка!!! Я не крала!!! Вы с ума сошли!!.. – Завизжала она, брызгая слезами. Акэти одним прыжком вскочил на ноги, вздёрнув ее за собой. Вокруг них махом собралась толпа. С высоты своего роста Акэти по-над головами отметил, что парень-точильщик продолжает сидеть за станком, хоть и смотрит в их сторону озабоченно… худо дело, придется эскалировать конфликт!
Тряхнув девчонку так, что у неё защелкали зубы, а у него - заныли запястья, Акэти завопил, обращаясь к зрителям:
- Не, вы это видели?! Средь бела дня чуть не обчистили!! Нет, чтоб работать, – она у порядочных людей по карманам шарит!!!
Народ заволновался; в общем гомоне явственно выделялись традиционные для подобных случаев термины «кутузка», «палач», «эта современная молодежь!» и «а вот при покойном императоре!». Акэти продолжал пороть чушь, не заботясь о смысле, и прекрасно понимая: толпа уже и так на его стороне… но ему нужна не толпа; ему нужен этот вот угрюмый скуластый парень-точильщик, который поднялся наконец из-за своего станка, но упрямо стоит на месте!
И тогда Мицухидэ попёр ва-банк. Отшвырнув истерящую девушку от себя, он выхватил из заспинных ножен одну из кос, и прорычал:
- Всё, шалава! Читай отходную!..
- Данна! Стойте, данна!
Акэти обернулся. Точильщик протискивался к нему сквозь толпу; смуглое безбородое лицо его выражало крайнюю степень почтения, - но черные глаза смотрели на Акэти так, что тот сразу понял: важно не то, что этот парень скажет, а то, что он сделает.
- Данна, умоляю вас, отпустите ее! Я знаю и эту девушку, и ее почтенных родителей, они в нашем околотке всю жизнь прожили! Она никак не может быть воровкой! Да их тут все знают, все вам подтвер…
Прорвавшись на расстояние удара, парень даже не озаботился докончить фразу. Выкинул вперед правую руку. Короткое лезвие его кинжала было зачернено (чтобы не блестело на солнце), и почти терялось в нарочито грязных пальцах.
Одновременно с этим - девушка в оранжевом маленькой своей кистью взмахнула, словно отгоняя назойливую мошку. Сверкание коротенького дротика-иглы не заметил никто…
Акэти от обоих покушений спасла его нестандартная внешность. Нож «точильщика» располосовал воздух в волосе от его груди (легкомысленно прикрытой лишь белым дзюбаном): удар у синоби был поставлен на человека нормального роста и веса, а не на такой фонарный столб, как Мицухидэ. А брошенный куноити дротик – скользнул по гладкой шали седых волос, ушел в сторону и, кажется, зацепил кого-то в толпе.
Подавшись назад, Акэти ударил «точильщика» в ответ, - не рубанул (места было мало), а ткнул острым навершием косы, словно кинжалом. Удар пришелся в лёгкое; парень, насаженный на острие, зашелся кровавым кашлем. Стряхнув тело, Акэти почти успел увернуться от роя алых брызг, летевших ему в грудь. Немного обагрило лишь левый наплечник.
Он обернулся к куноити, - но тут сверху беззвучно стекла затянутая в черное фигура, цопнула девушку в охапку и взмыла обратно.
Зеваки, остолбеневшие вокруг места происшествия, наконец-то очухались, и в панике прянули прочь от корчащегося на тротуаре «точильщика», подплывавшего кровью. Улица стремительно пустела; народ частью утёк, частью попрятался по ближайшим домам.
А на рифлёных коньках черепичных крыш один за другим зачернели силуэты ниндзя. На противоположной стороне улицы их выявилось трое; взглянув вверх, Акэти обнаружил еще двоих – прямо на крыше того дома, подле которого он стоял. Шестого синоби, предписанного нормативами клана Фума, не было видно, из чего Акэти заключил, что тот - либо опаздывает, либо вообще не придёт.
На фоне солнечного неба фигуры синоби казались провалами в вечную ночь.
Не чувствуя, как углы его рта разъезжаются в зловеще-довольной усмешке, Мицухидэ выхватил из ножен вторую косу; приветственно полоснул широкими клинками воздух вокруг себя:
- Ну что, безликие ваши морды? Спляшем?!..

10

Если кого-то интересует судьба третьего «ниндзи под прикрытием», - старика-горшечника, - то тут всё решилось быстро и тихо. Пока Акэти тряс несчастную куноити, к повозке горшечника подрулили три мужика в доспехах городской стражи.
- День добрый! Императорская инспекция по качеству керамической продукции! Предъявите ваши документы! - Бодро отчеканил тот из стражников, который, судя по наименее облезлой кирасе и защитной маске-мэмпо, скрывавшей всё лицо ниже переносицы, был в этой троице старшим.
Горшечнику даже не пришлось изображать изумление: от такого официоза челюсть многоопытного синоби отвисла сама собой:
- Э-э… Господа хорошие я вас не понимаю! Какие-такие дико… доку… менты?!.. Я на этом углу тридцатый год торгую, и никогда никаких проблем не было!..
- А сегодня - будут! – Посулил старшОй; карие его глаза по-над краем маски многообещающе сверкнули алым. – Тэкс, разрешения на торговлю не имеете, сертификаты на товар отсутствуют, наверняка и от налогов уклоняетесь… налицо весь набор административных правонарушений! Вяжи его, ребята!
«Ребята» - сгребли и старика, и шаткую его повозку с ловкостью профессиональных грузчиков, после чего вся компания устремилась прочь. Причем причитающий «горшечник», пунктуально следуя кодексу ниндзя, так и не вышел из роли и не применил оружия! В конце концов, у их отряда есть запасной план; а «горшечнику» в сложившейся ситуации первостепенным было - сохранить свою личину невинного мирного жителя. «Стражники» шагали споро, и вскорости их отряд покинул улицу Сэнбон.

11

Удача любит дураков, пьяниц и нахалов!
Акэти Мицухидэ, новоявленный вассал Оды Нобунаги, в недостатке интеллекта не обвинялся никогда и никем (даже злейшими из своих врагов!). Выпить он любил, но покамест не до такой степени, чтобы прослыть алкоголиком. Зато наглость его натура содержала в количестве, вполне достаточном, дабы пережить первую атаку клана Фума!
Атака была дистанционная. Мицухидэ засёк серебряные искры сюрикенов, устремившиеся к нему сразу с трех сторон; сообразил, что косы – не катана, и «мельницу»-заслон ими выкрутить не поспеешь, и без тени сомнения вломился в ближайшую лавку. Задвинул за собой дверь, - и тут же доски ее содрогнулись: вторая порция сюрикенов с разочарованным хрустом впилась в свежеокрашенное дерево. Акэти стремительно огляделся, оценивая новую локацию.
Здесь торговали тканями. Длинные столы тянулись сквозь просторное помещение от входа и до задней стены. Раскинутые на них свитки хлопка и шелков в полумраке были одинаково серы, - как кошки ночью. Более массивные рулоны, рассчитанные на оптового покупателя, громоздились на высоченных стеллажах вдоль боковых стен, каждый в своей ячейке, будто мёд в сотах. Акэти успел заметить за левым стеллажом - лестницу, уходящую на второй этаж, а за правым – испуганный блеск глаз хозяина (и испуганно-восхищенный – хозяйских ребятишек: в суровое время Эпохи смут уличные разборки заменяли детворе и кино, и телевизор, и компьютерные игры).
А затем - сёдзи разлетелись в клочья; в потоках солнечного света три фигуры ворвались внутрь лавки – немые и черные, будто ожившие тени. Штатным оружием синоби был короткий меч, который удобно прятать в одежде; но данная троица явно внесла коррективы в свою экипировку! Пыльный воздух лавки рассекли три длиннющие цепи; два серпа и крюк-«кошка», прикрепленные на их концах, устремились Акэти в лицо...
За свою недолгую, но бурную карьеру ронина Мицухидэ с кем только не рубился. Но вот выступать в одиночку против трех кусаригам, - цепей с серпами, крюками или коротенькими косами на концах, - ему еще не доводилось. Фактически синоби вознамерились побить его - его же оружием (кусаригама, как и коса, предназначена для среднего, а не для ближнего боя)… и не только побить – но и угробить! Обычных противников Акэти удержал бы примерно в полутора метрах от себя; стандартная же длина цепи кусаригамы – два с половиной метра… вот и считайте, чей козырь круче!
Покамест козыри пребывали на руках у синоби (причем складывалось ощущение, что из них состояла вся колода); а происходящее в лавке – и впрямь напоминало танец. Рисковый танец, в котором неловко выполненная фигура грозила в лучшем случае – тяжким увечьем.
Наступая единым фронтом, синоби погнали его через всю лавку, рассчитывая зажать в угол; цепи, раскрученные не хуже вертолетных пропеллеров, наполняли воздух жужжащим гулом и с ежесекундным лязгом обрушивались, вырывая клочья из рулонов с тканями и выбивая щепки из мебели. Акэти отступал - благо было куда, - и при этом держал курс не прямо к задней стене, но заворачивал в сторону, рассчитывая поводить ниндзей за собой кругами.
На ходу он лихорадочно соображал, как перестроить свою тактику боя под нового противника. Отражать удары покамест даже не пытался: перерубить стальную цепь в один взмах всё равно не выйдет, а вот обезоружить его, захлестнув и вырвав древко косы из руки - могут запросто. Размахивая косами больше для собственного равновесия да в качестве отвлекающего маневра, Мицухидэ увёртывался от кусаригам, петляя по залу с таким проворством, словно под гибкими подошвами его сапог был не деревянный пол, а раскаленные угли. Спасала прирожденная (и отточенная тренировками) шустрость, да еще – столы, избыточно высокие по японским меркам, среднему человеку примерно по пояс. То запрыгивая на длинные столешницы, то перекатываясь под ними, Акэти успешно уклонялся от атак (хотя одна из дуром летящих щепок успела оставить глубокую ссадину на его легкомысленно оголенном предплечье).
Синоби скакали по столам как черные каучуковые мячики; и казалось, серпы на концах их кусаригам вот-вот достанут белобрысого обалдуя, осмелившегося бросить вызов грозному клану Фума! «Кошка» свистнула рядом со щекой Акэти; пролетела дальше, проносясь сквозь его гриву, распластанную в воздухе движением. С трех «лап» гладкие прямые волосы соскользнули, но четвертая таки запуталась. Еще секунда, и синоби, дернув цепь, свихнул бы Мицухидэ шею; но тот даже не шестым, а седьмым чувством успел среагировать: метнулся к противнику и в разножке рубанул того по запястью. Удар получился на излёте, так что оставить ниндзю без руки не вышло, но разруб удачно пришелся на внутреннюю сторону предлоктья. Из щели в наручи брызнула яркая артериальная кровь. Синоби шарахнулся назад и выпустил конец кусаригамы. Грохочущими петлями цепь ее обрушилась на пол; в тот же миг Акэти ощутил короткий ожог боли где-то на темени – там, где располагалась прядь, вырвавшаяся под тяжестью «кошки».
Две другие цепи хлестнули рядом с ним – одна почти подсекла его ногу, вторая обрушилась на плечо. Рывок – и венчавший ее серп вонзился бы Акэти в грудь, но цепь заклинило в шипах наплечника. Тем не менее Акэти не удержался на ногах и грохнулся на пол (синоби на противоположном конце кусаригамы был мужик крепкий). В падении поддев цепь лезвием косы и скинув её к такой-то матери, Акэти шмыгнул под стол; оба ниндзи-серпоносца кинулись за ним. Что было дальше, в голове у Мицухидэ не отложилось, но каким-то образом он ухитрился отвязаться от обоих супостатов, и осознал себя уже стоящим на ногах аж за три стола до синоби. Пыльный, грязный, но зато живой!
Шумно выдохнув, Акэти вскинул косы в боевую позицию, ступил для разгона шаг назад…
…и упёрся спиной в ровненькие ячейки боковых стеллажей с рулонами ткани. Синоби таки ухитрились сбить его с курса. Отступать было некуда. Позади - стена.


12

…А если кого-то еще интересует судьба посылки, предназначенной для Оды Нобунаги, то здесь события развивались совсем прямолинейно! Пока Мицухидэ разбирался с Фумиными вояками, в оставшиеся без синобского догляда ворота иезуитской миссии проскользнул монах - высокий, поджарый и закутанный в католическую сутану. Вскоре он вновь появился на улице, пристраивая за пазухой нечто, формой и размерами напоминавшее коробочку для завтрака. Никем не замеченный за учиненной Акэти катавасией, «монах» шастнул в переулок и растворился в тенях.


13

- ЭЙ!!.. СЛЫШЬ, МУЖИКИ!..
Уперев косы остриями в пол, Мицухидэ повис на них, словно калека на костылях. Сквозь вуаль упавших на лицо волос обозрел приближающихся противников. Те наступали вразнобой: раненный ниндзя держался на заднем плане.
- Мужики!.. Я сдаюсь!..– Хрипло выкрикнул Акэти.
Нет, лязг рассекающих воздух цепей не оборвался, - ниндзя были не настолько доверчивы. Но тем не менее – они приостановились, выстроившись перед Акэти треугольником: двое впереди, третий, раненный, - поодаль и между ними. Сберегая силы, они уже не раскручивали кусаригамы по полному кругу, а – резко перебрасывали их из стороны в сторону, как делают дети, когда развлекают котенка бантиком, привязанным на веревочку. Броски они совершали не в такт, а в каком-то собственном, рваном ритме.
«Кошка» менее опасна, чем серп, - промелькнуло в сознании Акэти. Максимум, что он может от нее огрести – сотрясение мозга, если она прилетит ему в голову…
Он выждал несколько бесконечно долгих секунд, подгадывая, когда оба серпа лягут внутри образованного ниндзями треугольника, а «кошка» - напротив, унесется за его пределы. Будто шестами, оттолкнулся навершиями кос от пола, и взлетел.
Он приземлился точно там, где и рассчитывал: аккурат между ниндзя, наступив на цепи двух кусаригам из трех. И атаковал разом с обеих рук: левого ближнего синоби – рубанул левой косой; дальнего, раненного, саданул навершием правой. Острие вошло тому в грудь, чуть повыше сердца. Рука ниндзя, уже почти швырнувшая кусаригаму с кошкой в голову Акэти, - опала. Пока лишившаяся контроля цепь (заодно с телом ее владельца) рушилась на пол, Мицухидэ успел шахарнуть правого ближнего синоби рукоятью косы поперек груди.
А затем его вновь подбросило в воздух - только теперь уже по чужой инициативе. Двое оставшихся синоби - синхронным рывком высвободили из-под Мицухидэ свои кусаригамы и клубками откатились назад. Бедро Акэти ожгло болью: кто-то из противников огрел его концом цепи.
Памятуя, что левого синоби он зацепил, и зацепил серьезно, Мицухидэ в его сторону и направил атаку. Прыжком он нагнал отступающего врага. Тот одновременно рубанул Акэти серпом и ударил цепью. Мицухидэ успел прикрыться косой; узенькое лезвие серпа, встретившись с ее стальным массивом, переломилось. В принципе он и цепь мог бы блокировать, если б дал ей намотаться на другую косу, но опасение остаться с пустой рукой пересилило: сматюгнувшись сквозь зубы, он предпочел вытерпеть второй хлесткий «ожог». Левой косой полоснул синоби поперек туловища, вскрывая тому чрево; правой – махнул в сторону и поймал на ее древко кусаригаму последнего из врагов. Рывком подтянул его к себе. Отстраненно пронаблюдал, как из рукава подкатывающегося синоби появляется короткий клинок танто; осознал, что удар направлен в печень, и подался в сторону. Острие танто вильнуло, наткнувшись на одну из клёпок пояса, и прошло дальше - в пустоту, только что занятую живым телом.
Уклонившись от ножа, Мицухидэ ударил в ответ. Последний противник рухнул к его ногам, заливая пол кровью из разрубленного горла.
Лавку заполнила тишина. В воздухе беспечно танцевали пылинки, потихоньку оседая на влажные от пота спины убитых. Кусаригамы распластались по полу мертвыми серебряными змеями. Из-за стеллажей высунулись хозяйские пацанята. Судя по опасливому восторгу, сверкающему в их глазах, - маленькие негодники вопреки риску добросовестно отнаблюдали весь бой.
Акэти осмотрел трупы, уверяясь, что все трое ниндзя (трое ПЕРВЫХ в его жизни убитых ниндзя!) – лежат бездыханные. Затем повернулся к мальчишкам:
- Есть наверху кто из домашних? – Спросил он громким шепотом.
Ребята дружно замотали головами. Акэти ухмыльнулся и устремился к лестнице, ведущей на второй этаж. Где-то там гуляют еще двое синоби. ЕГО синоби.





Окончание в посте ниже.