...and she was lonely but did not find loneliness in any way a bad or ignoble thing.
... и моя традиционная отмазка: лучше не могу, хуже не умею
Автор: Они-кис-кис
Бета: Азиль
Вдохновитель и подстрекатель: wakamizu
Жанр: юмор, мистика, и чуть-чутьпорнографии эротики яоя сёнен-ая
Рейтинг: PG-13
Фэндом: Sengoku Basara
Статус: закончен
Отказ от авторских прав: кошки твари гордые, им ничо не нада!
Саммари: этот фик рассказывает о том, как важно истинному самураю всегда держать себя в руках!! Вот к примеру - Акэти-сама: стоило ему на секундочку увлечься битвой и потерять над собой контроль – и вот пожалуйста… проблемы начались у всех – даже у Такэнаки Ханбэя!
Предупреждение: при желании в описанных мною событиях можно накопать и АУ, и ООС, и вообще всё, что хотите.
Повесть о чуде
1.
- ОЯКАТА-САМАААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!.....
Алый столб огня ввинтился в палевое рассветное небо. Окружающий пейзаж неслабо встряхнуло; ударная волна стремительно расширяющимся кольцом понеслась от эпицентра к краям поля битвы.
«ЮКИМУРА, ТВОЮ МАТЬ!!!» - мысленно возопил Акэти Мицухидэ, когда его взметнуло в воздух (за компанию с кучей народа, присутствовавшего на поле боя). Еще Акэти успел подумать о том, что в следующий раз надо будет занять позицию подальше от этого шизанутого воспитанника Такэды Сингэна... и что Такэде стоило бы уже приучить оного воспитанника хотя бы иногда владеть собой!..
Затем он грянулся оземь, и наступила темнота.
читать дальше2.
Очнулся он быстро. Вскочил на ноги, огляделся.
Битва остановилась. Солдаты, чертыхаясь, поднимались на ноги, отряхивались, собирали утерянные в полете оружие и детали доспехов. Воздух сотрясали звучные матюги, перемежавшиеся гневным рыком «ЮКИМУРААА!!!» - это Такэда Сингэн вправлял мозги своему воспитаннику. Неподалеку от Акэти столпился чуть не весь авангард армии Оды; стоя плечом к плечу, солдаты разглядывали что-то, сопровождая этот процесс сочувственными охами-ахами. Похоже, отдача от Юкимуриного спецприёма кого-то сильно зацепила...
- Эй, народ! Расступились, что ли! - Потребовал Акэти, бесцеремонно врезаясь плечом в ряд спин, забранных в кирасы с моном Нобунаги.
Плечо отчего-то прошло через спины насквозь. Акэти потерял равновесие, полетел вперед, завалился и рухнул на четвереньки, едва не впечатавшись носом в землю. Торопливо поднялся, отряхивая ладони. Теперь он находился внутри кольца, и видел, что на окруженном солдатами пятачке чудом не вытоптанной травки - лежит он сам, Акэти Мицухидэ.
Первое, что Акэти отметил - то, что разлёгся он очень красиво, даже можно сказать, эпично! Руки раскинуты, словно надломившиеся в полете крылья; голова повернута набок, демонстрируя собравшимся фарфорово-изящный профиль, белые волосы разметались живописным веером. Одна из кос упала так, что лезвие ее пришлось поперек ног, и фиалковый цвет хакама эффектно подчеркивает сияние стали.
А затем до Акэти дошел ужасающий факт: это же - ОН!!! Он, верный вассал Оды Нобунаги, лежит на травке... и наряду с этим - стоит среди расчувствовавшихся Одиных вояк?! Каковые вояки что-то не спешат выражать радость от лицезрения своего белокурого командира, а - напротив, всё пялятся на того, другого Акэти, да еще чуть не со слезами на глазах?!..
- Ой, блин, во я попал... - Пробормотал Мицухидэ.
3.
Наспех проведенные эксперименты дали потрясающие результаты:
Во-первых, для всех присутствующих Акэти явно стал невидимкой (а также - неслышимкой, в чем Мицухидэ убедился, когда проорал Оде в ухо «ХРЕН ТЕБЕ, А НЕ ЯПОНИЯ!!!!». Ода и бровью не повел.)
Во-вторых, проникающая способность у Акэти поднялась на невероятный уровень! Сперва он шарахался от несущихся на него людей и лошадей, но потом пообвыкся и махнул рукой. В любом случае, с каким бы материальным объектом Акэти не сталкивался - оный объект проходил сквозь него, как сквозь туман. Акэти вообразил себя просачивающимся сквозь ширму онсэна, в коем принимает ванну Катакура Кодзюро, и, невзирая на всю серьезность своего положения, коварно захихикал... Впрочем, у данного явления имелась и отрицательная сторона: Акэти ничего не мог взять в руки! Даже травинку в пальцах не удержать, что уж там говорить об оружии...
Ну, и в-третьих, верный вассал Оды Нобунаги обзавелся умением левитировать! Сей талант он раскрыл чисто случайно, когда захотел приподняться на цыпочки, дабы высмотреть, не затерялся ли в толпе еще один такой же бедолага, вышибленный из собственного тела. Ну, и приподнялся... сперва на цыпочки, а затем - на добрые полтора метра над землей!
Безусловно, всё это было очень необычно и познавательно. Но угнетало одно: он, Акэти Мицухидэ, очевидно стал призраком! И ёкай его знает, как теперь вернуться к нормальному человеческому бытию...
4.
Лететь, - а вернее, парить над дорогой - оказалось гораздо прикольнее, нежели идти по ней (тем более что, шагая, Акэти сейчас не ощущал опоры под стопой, и опасался провалиться сквозь землю в буквальном смысле слова). Именно посредством левитации он сейчас следовал за армией Оды, подавленно маршировавшей к замку Адзути. Направление полёта бесплотное тело контролировало бессознательно, не мешая хозяину думать невеселые думы.
Ибо - ситуёвина складывалась пессимистическая! Как вернуться в свое тело, он не знает. Подать знак кому-либо - не может: голос его не слышат, а писать не получается. Можно, конечно, явиться во сне; но механизм осуществления сего действа Акэти представлял себе крайне смутно...
Отвлекаясь от мрачных мыслей, Акэти пошнырял вдоль колонны, подслушивая, что шепчут солдаты о его смер... э-э, отключке. Как ни странно, но ничего особо злорадного он не услышал. В основном его жалели; постоянным рефреном в пересудах повторялось: «молоденький совсем; жить бы да жить еще!».
Попытался Акэти вызнать и мнение Оды о происходящем. Но попытка провалилась, понеже Ода всю дорогу молчал как кирпич (а телепатия у Акэти покамест не прорезалась).
Меж тем войско дотопало до замка и втянулось в ворота. В арьергарде бережно пронесли носилки с телом бесчувственного вассала Оды Нобунаги. Ода въехал последним. Оити ахнула, когда увидала, что брат ее - вдвойне мрачнее, чем обычно:
- Почтенный брат?! Что случилось?!
- Сама не видишь, что ли? - Хмыкнула стоявшая рядом Нохимэ. - Этот дуболом угрохал своего последнего вассала, который годился на что-то большее, чем пьянки-гулянки! Эх, пойду рис на кутью ставить...
- Да погоди ты с кутьей! - Рявкнул Ода (супругу свою он ценил настолько, что бестрепетно простил ей «дуболома»). - Живой он... вроде как... покамест... Чо встали?! Несите его наверх, живо!..
Последняя пара фраз была адресована асигару, тащившим носилки с телом. Повинуясь указаниям Оды, они доставили носилки на последний этаж замка и аккуратно опустили их на пол в покоях Акэти. Затем синхронно утерли со лба несуществующий пот, испустили по скорбному вздоху и утопали в казарму. Оити склонилась над телом Акэти:
- Он дышит!.. И сердце бьется... кажется... Что с ним произошло, почтенный брат?
- Что-что... Подвернулся Юкимуре под горячую руку! - Буркнул Ода, проходя к себе.
- О ками! - С неподдельным ужасом прошептала Оити. Затем она случайно взглянула в сторону, и - на лице ее, помимо ужаса, выразился самый натуральный кошмар!
Дело в том, что Акэти, уже успевший свыкнуться со своей невидимостью, увлекся настолько, что нагло остановился в дверях комнаты, подперев спиной косяк. У Оити, на трезвую голову узревшей сразу двух натуральных блондинов, - одного нормального, но распластанного на полу, а второго - полупрозрачного, и критически взирающего на первого сверху вниз... в общем, шок сестра Оды Нобунаги испытала тот еще! Не помогла даже закалка, полученная в ходе общения с чернорукими духами.
Акэти озадаченно понаблюдал, как глаза Оити вылезают на лоб, а рот раскрывается в беззвучном вопле. Затем смекнул, что спалился; запаниковал было, но тут же совладал с собой и поступил сообразно обстановке. А именно: уронил руки по швам, состроил отрешенную мину лица, и отступил назад, растворившись в стене. Дескать, - успокойся, Оити-сан, меня тут не было, тебе всё примерещилось!
Укрывшись за стенкой, Акэти перевел дух и покрутил головой. Хм, оказывается, отдельные люди таки способны увидеть его! Оити вот к примеру - явно видит... Хорошо это или плохо, он покамест не решил. Просто принял сей факт к сведенью и продолжил наблюдать за ходом событий (только теперь - выглядывая из-за косяка).
Тем временем в комнате разворачивался любопытный диалог, начавшийся с нечеловеческого визга Оити:
- НИИ-СААААААААААМАААААААА!!!!
Громыхая наполовину снятыми доспехами, Ода примчался на ее зов с быстротой цунами:
- Силы небесные, ну чего ты так орешь-то?!
- Нии-сама, я видела дух Акэти-доно! Вот тут, только что, в этой самой комнате!
- Дух, говоришь? - Переспросил Ода, задумчиво подкручивая усы. - Это что же получается, - его из него вышибло, что ли? В смысле - дух из тела?
Оити лихорадочно закивала:
- Да, да! Но, по-видимому, связь между ними еще не прервана окончательно! И если мы поторопимся, то успеем вернуть Акэти-доно обратно!
-Н-да? И как ты планируешь сие осуществить?
Оити сникла. Будучи экстрасенсом-самоучкой, она, сказать по правде, не так уж хорошо разбиралась в вопросах энергуйства.
- Ну... возможно, надо пригласить монахов, чтобы они отслужили молебен по неприкаянным душам... Или обратиться к оммёдзи... Или я могла бы сама...
- Стоп-стоп-стоп! – Замотал головой Ода. - Сестра, пойми меня правильно: Акэти у меня один, и рисковать его жизнью я не имею права, тем более - сейчас, когда он и так почти уже покойник! Тут надо действовать аккуратно, а иначе мы его окончательно потеряем! Давай так: я завтра с утра съезжу в монастырь...
- Но уважаемый брат! - Оити в отчаянии заломила руки. - Если мы не успеем вернуть Акэти-доно в его тело в течение суток, его дух окончательно освободится от материальных уз! Когда с ним случилось это... это несчастье?
- Ну, я за временем не следил... Вроде за полдень перевалило. - Ответил Нобунага скользким каким-то голосом. Фантомная спина Акэти покрылась вполне реальными мурашками: врет ведь, еще и семи утра не было!
- Значит, мы должны успеть до завтрашнего полудня! А иначе мы его точно...
- Ладно! - Раздраженно прервал ее Ода. - Я прямо сейчас отправлюсь к монахам, опишу проблему, и пусть они подскажут, как ее решить. А ты пока присматривай тут за ним!
- Слушаюсь, уважаемый брат...
- И я тебя умоляю: ничего сама не колдуй! Поняла?
Акэти не стал дослушивать, что ответила Оити, а заскрипел зубами и прямо через стену вывалился на террасу... Что, Ода-ко, прикидываете, насколько выгодно иметь в хозяйстве вассала-призрака, идеального шпиона? - ну, Нобунага, ты и сволочь!
В растрепанных чувствах он вышагнул за перила и слевитировал на землю. Похоже, в почти родном замке Адзути ему на помощь не придут... К кому же обратиться?
Перебрав в голове обширную номенклатуру воителей Эпохи смут, Акэти Мицухидэ пришел к грустному, но закономерному выводу: друзей у него нет. Знакомых оммёдзи – также не имеется (и незнакомых - тоже). А соратники... угу, вы сами только что наблюдали одного из них!
Какое-то время Акэти еще предавался мрачным размышлениям. А затем...
А затем он обнаружил, что его полупрозрачные ноги - несут его по дороге к Осю! Или точнее - над дорогой, но дела это не меняло…
5.
Катакура Кодзюро был личность необходимая - в том смысле, что ни одно серьезное дело в Осю не могло обойтись без участия Правого глаза Дракона! От тренировки новобранцев и до сбора абрикосов - все ручейки, сплетавшиеся в полноводную реку повседневной жизни Осю, на своем пути непременно пробегали через тихий омут под названием «Катакура»...
Кстати, абрикосы еще не поспели - что отнюдь не упрощало беспокойного хозяйства усадьбы Датэ. Акэти битый час мотался вслед за Кодзюро по всему поместью, выжидая, когда тот, наконец, окажется в одиночестве. Сие свершилось, когда день склонился к вечеру, и на душе у изнервничавшегося Акэти скребли огромные лохматые бакэнэко...
...Знаменитый гравированный меч грациозно выгнулся на лоснящейся лаком подставке. Рядом пристроился верный вакидзаси. Коздюро скинул плащ, долго распутывал завязки коротенького кожаного панциря. Избавившись от доспеха, облегченно выдохнул, и принялся разбираться с пряжкой портупеи, которая широкой темной лентой обвивала узкие его бедра.
Акэти Мицухидэ с огромным удовольствием понаблюдал бы за всеми стадиями мужского стриптиза в исполнении Правого глаза Дракона, но… как-нибудь потом! А то сейчас – времечко-то капает!
- Катакура-доно!! - Рявкнул Акэти со всех децибел, какие имел в голосе. Катакура невозмутимо отложил портупею к подставке с мечами.
- КОДЗЮРО!!! Ты меня слыш... блин-н-н!
Кодзюро взялся за завязки хакама. Акэти в приливе отчаяния стиснул кулаки и закатил глаза под лоб:
«Пресветлая Аматэрасу и все святые угодники!!! Ну, пусть он меня уже услышит!! Хочу, чтобы Катакура Кодзюро меня услышал!!! И увидел, кстати, тоже!!!»
Кодзюро недовольно поморщился: один из узлов на завязках затянулся намертво. Помянув чёрта, Правый глаз Дракона покосился на вакидзаси (как на предмет наиболее быстрого решения проблемы), покачал головой и перевел взор на садовые ножницы (тоже вариант)…
На полпути между вакидзаси и ножницами Катакура напоролся взглядом на блондинистую фигуру, витающую над полом.
Акэти был готов ко всему – даже к тому, что Кодзюро в приступе экзорцизма окатит его медным купоросом или какой-нибудь аналогичной гадостью, вонью своей успешно изгоняющей как колорадского жука, так и демонов… Или секатором начнет пыряться, с него станется!
Но вместо этого – Кодзюро побледнел, помертвел и сел на пол. Ресницы его часто затрепетали:
-Значит, это правда… Значит, тебя все-таки убили… А я так и не…
Рубец шрама на левой его щеке пересекла сверкающая дорожка слезы.
Опешивший от такого зрелища Акэти сперва остолбенел, а затем – кинулся утешать несчастного агронома:
- Кодзюро, ты чего?! Не сходи с ума! Живой, я живой! Только малость не в себе…
- Ну, это-то я вижу… - Печально улыбнулся Катакура. – Как тебя угораздило?
- Скажи спасибо Юкимуре! Вернее – я сам скажу ему по шее, когда приду в норму! Слушай, мне надо как-то вернуться в свое тело… Есть у тебя кто-нибудь на примете, кто шарит в магии?
- Откуда?
- А у Сарутоби?
- Н-не уверен…
- А у Датэ?
- Ты что! Большего атеиста, чем наш Дракон, по всей Японии не сыщешь!
- Тэкс, Такэду-ко, не верующего ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай, - полагаю, вообще можно не упоминать… О, блин ёкайский!
Кодзюро осторожно попытался коснуться ладонью плеча Акэти (и при этом –вздрогнул: на мгновение он ощутил вполне материальное, живое тепло; но затем ладонь, как и полагается, погрузилась в пустоту):
- Акэти-доно, не расстраивайся так! Мы что-нибудь… Я что-нибудь придумаю!
- Что? – Страдальчески воззрился на него Мицухидэ. – Пойдешь на курсы переподготовки и переквалифицируешься из садовода в демонолога? Оно конечно неплохо; вот только мне надо вернуться в себя до завтрашнего рассвета; а иначе – кранты!
Кодзюро насупился, прикидывая, как применить свой рациональный жизненный опыт – к решению совершенно иррациональной проблемы. Акэти однако расценил сей мимический жест как проявление обиды:
- Ну, прости меня, Катакура-доно. Не бери в голову! В конце концов, я всегда мечтал пасть на поле боя! А то, что останусь неупокоенным… Да и пофиг! Зато буду шляться где хочу, орать под окнами у Оды всякие гадости, пугать Ранмару до усрачки… Стану первым в истории Японии белобрысым онрё…
Кодзюро вскочил на ноги. Накинул плащ, опоясался мечом. Сдвинув брови, сурово взглянул сверху вниз на призрачного вассала Оды Нобунаги:
- Не станешь!
6
Вечерняя дорога тревожно щетинилась кустистыми обочинами. Когда впереди замерцали отсветы сторожевых костров Этиго, Кодзюро придержал коня, соображая, чего бы такого наплести мудрому Уэсуги Кэнсину, дабы тот допустил нежданного гостя в святая святых – свою библиотеку…
- Добрый вечер, Катакура-доно! – Мелодично поздоровалась с Кодзюро нависшая над дорогой ветка.
- Мое почтение, Касуга! – Задравши голову, Кодзюро прищурился, тщетно пытаясь различить в темной листве – темный же девичий силуэт. Силуэт не стал испытывать терпение (и остеохондроз) Правого глаза Дракона. В изящном сальто Касуга слетела на дорогу:
- Вы пустились в путь на ночь глядя и в одиночку; верно, в Осю что-то случилось?
-Э… Н-нет… ничего… - Замялся Кодзюро. - Просто мне надо повидаться с Уэсуги-доно… Касуга, а вы тут, значит, в ночном дозоре?
Теперь смущаться пришлось Касуге – что она и сделала, трогательно теребя кончик золотистой своей косы:
- А-а-я… я не в дозоре, Катакура-доно … Я тут так… просто… гуляю… Вы хотели пообщаться с Уэсуги-сама? К сожалению, нынче вечером у него плановая медитация, так что он будет доступен разве что для божественного откровения…
И Касуга вздохнула столь печально, что декольте ее темно-звездчатого костюмчика разошлось крайне угрожающим образом.
- Собственно, мне не столько сам Кэнсин-доно нужен, сколько – порыться в его книгах. – Ответил Кодзюро (нетактично упустив из виду как Касугину печаль, так и декольте).
- А-а, ну это – сколько угодно! Идемте, Катакура-доно! Я сама частенько в нее лазаю, и хорошо помню, где что стоИт!..
…Обозрев почти бесконечные ряды стеллажей, Кодзюро понял, что его расчеты оправдались: у кого же еще искать литературу по оккультизму – как не у монаха (а именно монахом Уэсуги и являлся)? Книгам на мистическую тематику была отведена целая стенка; только вот в большинстве своем – стояли там философские трактаты о том, что было раньше - курица или яйцо, кто в этом виноват и что теперь делать… Темы - более чем отвлеченные, прямо скажем!
В конце концов Катакура нашарил на одной из верхних полок «Краткое полевое руководство оммёдзи», закапанное по обложке чем-то красновато-бурым (оставалось надеяться, что это кофе или кетчуп). Заодно он прихватил и последнее издание «Краткой магической энциклопедии» - после того, как пустив веером страницы, углядел в ней раздел «Об упокоении неупокоенных».
- Касуга, могу я наглейше воспользоваться безграничной добротой Уэсуги-доно, и одолжить у него до завтра эти книжки?
- Да хоть совсем забирайте! – Отмахнулась девушка (пресыщенным взором изучавшая стойку с последними изданиями любовных романов). – Кэнсин-сама как военным делом увлёкся - так вообще ни разу в эту секцию не заходил!
- Покорнейше благодарю…
И Кодзюро быстренько спрятал выбранные книги за пазуху.
8
Обратно в Осю Катакура добрался без приключений – если не считать того, что, когда он выезжал из замка Уэсуги, вслед ему через ворота перелетело некое тело, и грохнулось прямо перед ним.
- Саскэ!!! Что тебе провалиться!! – Гневно воскликнул Катакура, осаживая вставшего на дыбы коня.
Неожиданный ниндзя Сарутоби Саскэ лихим прыжком поднялся на ноги:
- Доброго вам вечерочку, Катакура-но-данна!
- Чего ты тут народ пугаешь?!
- Э-э, да так… Просто гуляю! – Выпачканная в пыли мордаха Саскэ сияла невинностью.
- И ТОЛЬКО ПОСМЕЙ СУНУТЬСЯ СНОВА!!!!! - Донесся грозный женский рык из-за ворот. Кодзюро обалдел: ну кто бы мог подумать, что такая щебетунья, как Касуга – и способна ТАК орать?! Саскэ, ничуть не пристыженный, почесал кончик носа:
- Если не секрет - вы по делам куда-то едете? Или – тоже так… гуляете?
- Гуляю по делам!
-А-а, ясно. Понял, отстал! – И синоби тактично растворился в темной зелени почти ночного леса.
Кодзюро перевел дыхание, и пустил коня рысью. Проехал немного, а затем – аж подскочил в седле от пришедшей в голову мысли, и помчался назад, к воротам замка:
- Саскэ! Саскэ-э-э!! Ты еще тут?! Нам… мне это… дело, в общем, есть!!
- Я вас внимательно слушаю, Катакура-но-данна. – Тихо, но внятно ответило Кодзюро дупло, зиявшее в ближнем к дороге дубу.
9
- Хос-с-споди!!! Саскэ!!! Ну нафига ты его со всею амуницией-то припёр?! У меня тут и так не повернуться…
- Покорнейше прошу простить, Катакура-но-данна! Я чисто машинально!
В принципе, я могла бы накатать целую главу про то, как пронырливый ниндзя Сарутоби Саскэ искусно похитил бездыханное тело Акэти Мицухидэ прямо из-под носа у целой дюжины оммёдзи, дружно шаманивших вокруг оного тела (Ода таки повел себя благородно, и обратился к квалифицированным специалистам сегодня, хоть и под вечер)… Но – пожалуй, я буду кратка. Сумрак. Бледный профиль, позолоченный мерцанием огней. Порыв ветра. Абсолютная тьма. А затем – сияние вновь зажженных свечек озаряет пустое ложе и двенадцать религиозных физиономий разной степени офигелости!
Короче, Саскэ, как всегда, сработал идеально! Нарамсил он лишь в одном: то ли из выпендрежа, то ли и впрямь на автомате - он прихватил и боевые косы, и шипастые наплечники Акэти (благо, те лежали подле тела). В результате в приснопамятной по истории с вишнями сторожке Катакуры (а именно в сторожке пришлось обосноваться нашей компании в целях секретности)… в общем, в сторожке Катакуры царила невообразимая теснота! Упомянутые косы загромоздили собой целый угол; в трех остальных углах жались Катакура, Сарутоби и стеллаж с сельхозинвентарем. Акэти, благодаря своей бесплотности, казалось, влип в стенку. Призрачный вассал Оды Нобунаги (невзирая на легкую размытость) был как всегда надменен и невозмутим. Однако Кодзюро догадывался, как паршиво сейчас у него на душе! Взять хотя бы то, что гордец Акэти согласился впутать в дело третьего и принять помощь от Сарутоби …
…Привыкший действовать напористо, Катакура энергично отлистнул нужную статью в «Краткой магической энциклопедии»:
- Тэкс… Ага… Угу, ну всё ж понятно! Саскэ! Черти пентаграмму!
- А почему я?? – Опешил ниндзя (который посмотреть-то на магический обряд хотел, но вот – участвовать в нем… может, не надо??).
- Ну - ты же ниндзя! У тебя же - глазомер!
Опасливо зажав мелок в самых кончиках пальцев, Саскэ вывел на полу пентаграмму – маленькую (впрочем, и сам пол был не велик), зато аккуратную.
- Ага… Теперь… хм-м… тут написано – забить по одному ржавому гвоздю в верхушку каждого из лучей… Мицухидэ, - ах да… Саскэ! Подай мне молоток! Он вон там… дотянешься?
- Катакура-но-данна, - осторожно вопросил Саскэ, - а вы уверены, что гвозди надо – именно забивать? И – именно ржавые?
- Ну да… а что?
- Ничего. Просто вы читаете…
Вывернувшись в тесноте сторожки так, как умеют только синоби, Саскэ заглянул по-над плечом Катакуры в энциклопедию:
- … вы читаете про то, как отправить неупокоенную душу в мир мертвых! А нам-то надо – наоборот, задержать ее в мире живых! Значит, пентаграмму надо не рисовать, а - стирать! И гвозди - вытаскивать… И - не ржавые…
- …и – вообще не гвозди! Чую – на свою беду связался я с вами, чародеи фиговы! – Нервно захихикал Акэти в своем углу. У Саскэ и Кодзюро дружно ёкнуло сердце: им показалось, что ослепительная усмешка Акэти как-то уж избыточно зубаста, и сияет в полумраке словно бы отдельно от блёклого лица. Но затем Мицухидэ сердито поджал губы, и наваждение исчезло…
Катакура перевел дух и вновь уставился в книгу:
- Японским по пергаменту же написано: «упокоение неупокоенных»… Саскэ, чего ты меня путаешь?!
- Не путаю я! Всё верно! Чтобы упокоить дух, с ним надо сделать что? - вытурить из нашего мира…
- Ну, знаете ли! - Возмутился Акэти. – Уж если я и захочу этот мир покинуть – то обойдусь без вашей неквалифицированной помощи! Катакура, выбрось эту гадость немедленно!
Тонкая полупрозрачная рука со свистом рассекла воздух, тщетно пытаясь выбить энциклопедию у Кодзюро. Тот, на автомате отражая несостоявшийся удар, впечатал кулак в плечо Акэти:
- Мицухидэ, держи себя в ру...
Кодзюро осекся на полуслове, поймав себя на диком ощущении: в первую секунду он явно осязал под костяшками упругое сопротивление живого тела! Но тут же под рукой вновь оказалась пустота…
-…веди себя нормально, в общем. – Кое-как договорил он. Отложил энциклопедию и лихорадочно залистал «Краткое полевое руководство оммёдзи». Сарутоби и Акэти внимательно следили за ним: первый – с любопытством естествоиспытателя, второй – с сарказмом прожженного атеиста.
- Так! Есть! Нашел! - Кодзюро довольно хлопнул ладонью по странице, как если бы искомое заклинание попыталось с нее сбежать. - Обряд запирания духа!
- Э-эй! Куда это вы меня запереть вознамерились?! - Запротестовал неупокоенный вассал Оды Нобунаги.
- Да не психуй ты, это просто название такое! «Запирание духа» - что-то вроде привязывания духа к чему-либо материальному. Ну, вот мы тебя и привяжем к твоему же телу! Доволен?
- Нет, но надеюсь, что скоро буду! Что делать-то надо?
- Конкретно тебе – ничего пока … - Пробормотал Кодзюро, уткнувшийся носом в книгу (разбирать мелкий шрифт в мерцании единственного огарка было проблематично). – Саскэ! Положи его посередине!
- Кого?
- ЕГО! В смысле – его тело!
- Кто б мне еще показал, где тут середина…
- Согласен – тесновато... Но зато - я эту сторожку своими руками строил!
- Угу, то-то тут просторно, как в гробу! Катакура, ты при строительстве точно мерку снимал с себя? А ты, морда синобская, поаккуратнее там со мной! Я тебе не Касуга!
- А я виноват, что у вас – рост за метр восемьдесят, а здесь – всё помещение от силы два на два?!
- Завидуй молча, недомерок!
- Ох-х… - Саскэ (рост коего, некстати говоря, недотягивал до Акэтиного всего на несколько сантиметров) издал тяжкий вздох. – Катакура-но-данна, вы – точно всё еще хотите его воскресить?!
- Я ему обещал. – Мрачно изрек Кодзюро.
- Надеюсь, боги вознаградят вас за ваш ангельский нрав в этой жизни, а в не в следующей… Ну?! Теперь нормально?
- Хакама поправь… я сказал – «хакама поправь», а не «полезай ко мне в штаны»!!
- Поправил, не орите…
- И волосы разложи по-человечески!
- Силы небесные! А сейчас они что, лежат по-звериному?!
- Хватит вам! – Прикрикнул Катакура. – Нашли когда лаяться! Времени и так в обрез… Акэти! Ложись на него!
- На «него»? – Верный своему дурашливому стилю, Акэти издевательски ткнул полупрозрачным пальцем в Саскэ. Тот шарахнулся назад, едва не вынеся спиной стенку. – Кодзюро, рыжие не в моем вкусе!
Катакура раздраженно взмахнул «Полевым руководством»:
- Блин, Мицухидэ! Можешь ты хоть пять минут прожи… просуществовать без дурного своего зубоскальства?! На свое тело ложись, так, чтобы вы с ним совпали!
- Я, может, этим зубоскальством стресс снимаю… - Пробурчал Акэти, укладываясь, как просили. Кодзюро и Саскэ нервно сглотнули: очертания физического и астрального тел совпали, но не до конца; особенно шокирующе выглядели любопытно раскрытые глаза Акэти, сквозь которые просвечивали плотно сомкнутые веки его материального лица.
- Глаза закрой, - потребовал Кодзюро.
- С чего это? Мне же интересно!
- С того, что можешь ослепнуть! – Наврал Катакура. – Тут такой побочный эффект указан… Так! Всё, я читаю, а все молчат и слушают!
И с предельным тщанием он озвучил указанные в книге кандзи заклинания.
Призрачный облик Акэти вспыхнул чуть ярче, а затем – исчез, словно впитался в распластанное на полу тело. Кодзюро замер, стиснув «Руководство» так, что ногти вонзились в мягкую кожу переплета. Саскэ опасливо вытянул шею, приглядываясь:
- Ну, и что? Он это… воссоединился уже?
- Н-не знаю… - Кодзюро неотрывно смотрел на обтянутую белой «алкоголичкой» грудь Акэти… вроде бы всколыхнулась? Или это тени от свечи пляшут?..
- А вот ща мы и проверим! - Азартно ощерился Саскэ. - Всегда хотел выяснить, натуральный он или крашеный!
И, ничтоже сумняшеся, он опрокинул на голову Акэти содержимое своей фляжки.
Натурально, во фляге была колодезная вода; но истеричный вассал Оды Нобунаги - взвыл так, словно его окатили «царской водкой»!
Белесо-лиловый комок взметнулся из лежащего на полу тела, страшно скалясь бесплотными, но крайне длинными зубами. Прямо в лицо Саскэ устремились прозрачные когтистые руки (причем было их не две, а вроде как побольше).
- АХ ТЫ, РЫЖАЯ СКОТИНААААААА!!!! – От ультразвукового визга у присутствующих заложило уши и заныло под ложечкой. Саскэ спасла нидзевская выучка: с ловкостью кицунэ он спасся на улицу через единственное оконце, размерами не намного превосходившее лаз для кошки. Акэти за ним почему-то не последовал, а продолжил бесноваться в сторожке. Облачно-сизые руки-плети яростно расшвыривали нехитрый садоводческий скарб.
- Мицухидэ! Хватит! – Простонал Кодзюро, скорчившийся на полу (ультразвук почему-то подействовал на него сильнее, чем на Саскэ). – Он очень сожалеет! Он больше не будет! Уймись уже!!.. Надо думать, что делать дальше!!
- ЩА Я ВАМ ТАКОЕ ПРИДУМАЮ!!!
- Да возьми же себя в руки! – Кодзюро собрался с силами и сел. – Ты же всё меньше походишь на человека! Сам не замечаешь, что ли?!
Белесо-лиловый вихрь унялся, сконцентрировавшись в понурую белобрысую фигуру, вверху полупрозрачную, а ниже колен – почти уже неразличимую. Черты мутно-бледного лица, уже начавшие деформироваться, были еще узнаваемы, и сейчас – явственно выражали угрюмую покорность року:
- От судьбы не убежишь, Катакура.
- Да погоди ты! – Кодзюро рванулся ухватить призрака за руку; вместо этого впечатался ладонью в плохо ошкуренный косяк. – С чего ты взял, что это твоя судьба?!
Мицухидэ помолчал. Запрокинул голову; черными провалами глаз всмотрелся в звезды (для Кодзюро – невидимые из-за соломенной крыши):
- Третий час уже. Скоро светать начнёт.
Снаружи за стеной сочувственно вздохнул Саскэ (натурально, мужественный синоби и не думал покинуть Катакуру в столь затруднительной ситуации… просто – на всякий пожарный передислоцировался подальше от этого бешеного привидения!)
Кодзюро отложил «Руководство». Потер словно запорошенные песком глаза (начинал сказываться недосып):
- Н-ну ладно… Мицухидэ! Колись: с кем еще, помимо меня, ты…
- Ни с кем.
- Э-э, я в смысле – есть у тебя еще друзья-приятели, которые хоть чем-то могут помочь?
- …
- Знакомые?.. Соратники?.. Собутыльники, наконец?! Акэти!!.. Соберись уже!
Призрачный вассал Оды Нобунаги – отвернулся, словно прятал от Кодзюро размывчато-бледное лицо - за бледным же маревом волос. А потом буркнул:
- Теоретически есть один кадр…
- Отлично! Говори адрес! Сарутоби! Ты еще там? Не в службу, а в дружбу – сгоняй по-быстрому еще в одно местечко?
10
Луна посеребрила курчавые шапки гортензий на клумбе под окном. В верхушках сосен зашуршал, просыпаясь, предрассветный ветерок. Такэнака Ханбэй потянулся и отложил книгу. Тонкие пальцы великого стратега скользнули по вороту кителя, нащупывая застежки: пора ложиться спать…
Внезапно в раме окна, по-европейски скругленного сверху, нарисовалась черная тень, заслонившая Луну.
- Приношу свои искренние извинения, Такэнака-доно… - Застенчиво промолвила тень.
- Сарутоби? - Ханбэй обманчиво-плавным жестом отвел руку от воротника и опустил к бедру. - Вот уж не знал, что вы тоже сова.
- Такэнака-доно, не трогайте ваш меч, пожалуйста. Я пришел к вам за помощью от имени Акэти Мицухидэ…
…Рассказ Саскэ много времени не занял, но если Ханбэй по первости выглядел серьезным и даже, пожалуй, озабоченным, - то финал истории он приветствовал классическим фейспалмом (фиолетовым, благо перчаток еще не снял):
- Значит, я – последовательный материалист и убежденный агностик, - должен выступить в качестве колдуна-чернокнижника?! - ну вы, блин, даете, Сарутоби-кун!
Саскэ состроил скорбную мордочку. Дескать – ежели не вы, Такэнака-доно, - то более никто во всей Японии!
- А впрочем… - задумчиво протянул Ханбэй (весьма польщенный искренней верой Саскэ в его эрудицию). – Впрочем… где наша не пропадала!
И сосредоточенным взором он обвел книжные полки.
11
- Офигеть… - Только и смог пробормотать Ханбэй, очутившись в апокалипсическом интерьере Катакуриной сторожки.
Саскэ печально вздохнул. Кодзюро сокрушенно развел руками.
- Я сам с них хренею! – Прошипела аспидно-серая тень, колыхавшаяся в углу.
Ханбэй перевел взор на тень – и побледнел, кажется, не только лицом, но и полумаской, прикрывавшей оное. Впрочем, он тут же совладал с собой и деловито уселся на пороге (ибо больше было негде):
- Спокойно, товарищи. Сейчас всё решим. Сарутоби, будьте любезны, подайте мне мою книгу.
Саскэ извлек из недр своей ниндзевской спецовки и протянул Ханбэю черно-желтую книжку, украшенную надписью «Magic for dummies». (Книжку он при этом держал церемонно, словно гнездо разбуженных с похмелья ос: шут его знает, на какие пакости способна эта гайдзинская магия?!).
- Посторонних прошу покинуть помещение! – Потребовал Ханбэй, раскрывая книгу.
Саскэ, стоявший у Ханбэя за спиной, качнулся в дверном проеме, но с крыльца не сошел. Катакура тоже не двинулся с места.
Такэнака тяжело вздохнул:
- Как хотите… Но предупреждаю: за теоретически воспоследующие физические и психические ваши увечья - я ответственности не несу! С Богом, начали… ИН НОМИНЕ ПАТРЕ, ЭТ ФИЛИИ, ЭТ ЭСПИРИТУС-САНКТИ!..
…Чужеземные слова падали в ночную тишину размеренно, словно бусины с лопнувших четок вглубь бездонного озера. Кодзюро не рассчитывал, что гайдзинское колдовство возымеет силу над японской душой… и все же – краем глаза косился на Акэти, силясь приметить хоть какие-нибудь благоприятные знаки. Мутно-дымный облик Акэти временами подергивало мерцающей рябью, но, похоже, этим воздействие обряда покамест и ограничивалось.
- …вирго глориоза э бенедикта, домина ностра, медиатрикс ностра, адвоката ностра (1)… - Не прерывая чтения, Ханбэй расстегнул ворот и вытянул из-под кителя серебряный католический крестик на цепочке.
«А вот это ты зря-я-я-я-я…» – Щелевидный, с оплывшими, как воск, губами рот призрака не разомкнулся, но сиплый его голос ясно прозвучал в голове каждого (2).
На том месте, где фосфоресцировала фигура Акэти, вспух огромный, в рост человека, пузырь дымящеся-черной тьмы. Затем пузырь лопнул; бессчетные то ли щупальца то ли змеи, сияя на извивах ртутью, хлынули потоками. Дощатые стены под их напором выгибались дугой, хрустя, как переламываемые кости. Кодзюро так садануло поперек ног и по правому плечу, что от боли перед глазами полыхнуло белым. Он еще успел услышать крики Ханбея и Саскэ, - а увидеть не успел ничего: неведомая сила схватила его и поволокла, и швырнула оземь… Мир снова вспыхнул белым, потом красным, - и потом провалился в черноту.
12
- …Всякие чары рано или поздно обращаются против творящего их!
Чистый голос Уэсуги Кэнсина Кодзюро услышал так ясно, словно дело было наяву. И тут же вспомнил, при каких обстоятельствах Кэнсин это сказал: года три тому назад, когда в союзниках у него остался лишь Датэ, а в противники записались все остальные… Кодзюро тогда спросил: Кэнсин-доно, ведь вы, будучи бодзу, несомненно осведомлены в чародейском искусстве; отчего же вы и ваши люди сражаетесь мечами, а не магией?
Вот тогда Кэнсин ему это самое и озвучил…
Кодзюро с усилием выдохнул застрявший в легких воздух (невольно при этом застонав). Голова на месте, память работает, ноги болят… стало быть – он таки жив. Придется приходить в себя, ничего не поделаешь.
Открыв глаза, Катакура обнаружил себя валяющимся на грядках с укропом, которые располагались метрах этак в 20 от сторожки. Плечо болело, словно…. нет, плечо – просто болело; видимо, он долбанулся им об косяк, когда вылетал наружу. А вот ноги – саднило так, будто поперек голеней Кодзюро хлестанули стальной струной.
Сев и оглядевшись, он обнаружил поодаль Ханбея и Саскэ. У Ханбея китель был рассечен поперек груди; край разреза, ближний к правому плечу, кровил, пятная белую ткань. Саскэ, сидевший рядом и поддерживавший Ханбэя под спину, выглядел непострадавшим.
С трудом поднявшись на изрезанные ноги, Катакура похромал к ним.
- М-мои глубочайшие извинения, Такэнака-доно…
- Да пофиг; главное, что не по морде. – Прохрипел Ханбэй; пережитый им сверхъестественный опыт, похоже, вышиб из любимого стратега Хидээси Тоетоми изрядную долю его обычной утончённости. – Я же знал, на что шёл…
Он поднял голову и, мрачно сверкнув глазами в прорезях полумаски, сказал:
- Я – знал, а вот вы, Катакура-кун, – похоже, не представляете, во что впутались!
Наверное, надо было что-то ему ответить… но Кодзюро не смог подобрать слов, и молча стоял сутулой статуей, дескать - а что поделаешь, раз уж так срослось.
- Сарутоби. – Сказал он наконец. - Если тебя не затруднит, подбрось домой Такэнаку-доно.
- Не вопрос! – Пружинисто вскочив, Саскэ принялся галантно поднимать на ноги Ханбэя. Катакура отвернулся и пошел к сторожке.
Сторожка, как ни странно, не развалилась. Отлетела только дверь, - и теперь на месте ее в стене зловеще рисовался прямоугольник непроглядного мрака...
13.
…но внутри сторожки мрака как такового не было.
Была пепельная, уже предутренняя, полутьма. Убогая мебель и раскиданная утварь маячили в ней неопределенно-темными формами, лишенными чётких очертаний. Призрак притулился в изножье у собственного тела; синевато-замогильное его сияние рисовало общий контур фигуры, не освещая ничего вокруг.
Перешагнув порог, Кодзюро плюхнулся на пол и подобно презренному гайдзину, вытянул страдающие ноги перед собой. Оторвав клок от дзюбана, кое-как перемотал рассеченные голени. Покосился на призрака.
Дела призрака обстояли скверно. Фигура его утратила последние детали, обратившись в скопище мглистых сгустков: те, что посветлее, формировали подобие головы, торса и распущенных волос; более темные слагали то, что еще оставалось от ног. В зеленовато-белую, точно мякоть поганки, овальную кляксу лица, различимую в верхней части силуэта, Катакура всмотреться не осмелился. Перевел взор на лицо другого Акэти - того, который лежал на полу, и безжизненно-серый востроносый профиль его рисовался в полумраке с безжалостной резкостью, словно вылитый из стали.
«Прости, что так вышло…»
Кодзюро не смог сдержать дрожь, когда слова призрака прозвучали в его сознании. Язык ощущался во рту, будто наждачная бумага, но, собравшись с силами, он ответил:
- Это я должен просить у тебя прощения…
Бледная голова призрака слабо качнулась, но Кодзюро не разобрал, был ли то кивок, подтверждавший его вину, или отрицавший ее.
А снаружи - уже светало. Летом светает рано…
Темнота уходила из сторожки плавно и тихо, как спадает вода после наводнения; тело Акэти, беспомощно распростертое на полу, открывалось, словно остров, обнажаемый отливом. Вместе с темнотой уходило время – те скорбные минуты, которых слишком мало, чтобы успеть что-то сделать, но вполне достаточно, чтобы изгрызть себя поедом. Минуты, бесполезные, словно горстка солдат, оставшаяся от наголову разбитой армии… До восхода, должно быть, меньше часа.
Призрак в своем углу - ежился и трепетал, словно болотный огонь на ветру. Нарастающий свет размывал его, как мокрая кисть растирает по бумаге тушь.
«Не смотри, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты видел».
Кодзюро покорно передвинутся ближе к окошку. Теперь туманная фигура, почти утратившая человеческое подобие, оказалась позади него, сам же он сидел подле правого локтя лежащего на полу Акэти. Утро уже не просачивалось в сторожку робким палевым маревом, а вливалось в оконце широким лучом, еще неярким, но чистым. Уткнувшись подбородком в колени, Кодзюро обреченно наблюдал, как рассветные отсветы нежно золотят тонкое лицо Акэти, яркими бликами подсвечивают узкую спинку носа и маленький, упрямо торчащий подбородок.
Вероятно он, по примеру каноничных воздыхателей из любовных романов, должен был сейчас захлебываться в океане эмоций, рыдать в три ручья, писать стихи, кончать с собой и всё такое прочее. На деле же - в голове Кодзюро после бессонной ночи было пусто, как в колоколе, а чувствовал он сейчас - лишь лютое бессильное отчаяние, вызванное несправедливостью происходящего: ну не должны молодые, полные сил, – умирать так рано, да еще из-за такого дурацкого стечения обстоятельств! Отчаяние, да еще - горькая, бессмысленная злость на себя самого: ничем не помог, ничего не успел… и ни в чем толком не признался.
За спиной Кодзюро раздался тихий, длинный, прерывистый звук, объединяющий в себе жалобный всхлип человека и клекочущий вздох нежити. Кодзюро не обернулся – и не потому, что его просили не смотреть. Сущность, корчившаяся позади него, - не имела ни малейшего отношения к Акэти Мицухидэ. Тот Акэти, которого он знал, с которым сражался, и которого… которого, как выяснилось, любил, - здесь, перед ним, и нежное лицо его лучится живой улыбчивой безмятежностью… Так вот, оказывается, откуда бралась эта его вечная полуухмылочка! – просто у него уголки губ от природы чуть приподняты кверху…
- Я всё-таки очень тебя люблю… Прости, что так вышло. - Прошептал Кодзюро. Наклонился и поцеловал Акэти.
И ощутил, как губы Акэти - легонько дрогнули под его собственными губами.
- Мицухидэ?!?!..
Кодзюро сгреб в охапку бесчувственного вассала Оды Нобунаги и тряханул от всей души:
- Мицухидэ!!! Кончай придуриваться!!! Я же знаю, что ты живой!!!
С безумной надежной он снова впился ртом в губы Акэти, не столько целуя, сколько делясь своим дыханием. И почувствовал, как грудь Акэти содрогнулась в глубоком, полноценном вдохе.
Потом Кодзюро, захлебываясь счастливым слезами, пытался одновременно и целовать Акэти, и растирать его запястья, и ерошить его волосы, и считать пульс… Он суетился как в лихорадке до тех пор, пока вокруг его плеч не обвились две худые теплые руки, и знакомый голос не прошептал:
- Кодзюро, успокойся… Я вернулся!
14
Самая лучшая в мире подушка – это плечо любимого!
Катакура Кодзюро улыбнулся солнечным бликам, расцветившим потолок сторожки. Улыбнулся широченной улыбкой безгранично счастливого человека, - хотя роль подушки как раз играло его собственное плечо, и под тяжестью головы Акэти оно изрядно ныло по причине ночного ушиба; и несносные волосы Акэти ухитрялись щекотать Кодзюро не только шею и скулу, но и висок, и лоб, и грудь, и даже нос…
Счастье, однако, продлилось ровно столько, сколько потребовалось Катакуре, чтобы по расположению бликов смекнуть, который нынче час. Судя по солнцу, время перевалило за полдень. А значит – он проспал как минимум одну великую битву… Ну ладно, не великую – но битву! Ну, хорошо, не битву – просто очередную вооруженную стычку, каких в Эпохе смут больше, чем чешуек на карпе! Но так или иначе – этим утром он не вышел на поле боя вместе со своим господином…
Акэти на его плече дышал во сне тихо и ровно, и будить его после всех перипетий минувшей ночи было бы верхом жестокости. Медленно и очень осторожно Кодзюро отстранился от него, выскользнул из-под одеяла, принялся собирать одежду, стараясь не шуметь.
Он успел только сгрести в охапку плащ с дзюбаном, и лихорадочно искал взором вторую из обмоток, когда за спиной его раздался глубокий вздох, затем мелодичный голос сонно что-то бормотнул, и зашуршал футон. Кодзюро испуганно замер – не хватало еще, чтобы его сейчас уличили в малодушном бегстве! Он воровато обернулся, но, к своему смятению, обнаружил, что Акэти лежит ничком: лицо скрыто разметанными волосами, спина приподнимается в дыхании размеренно и редко… поди угадай, спит или притворяется?
Высидев памятником пару нестерпимо долгих минут, Кодзюро с сугубой осторожностью продолжил разбирать раскиданные по полу шмотки, откладывая то, что принадлежало Акэти, и наперекосяк натягивая своё. Он уже разобрался и с обмотками, и с хакама, когда пустой дверной проем резко заслонила чья-то тень:
- Кодзюро, ты тут? Что у тебя с дверью…
Следует отдать должное Датэ Масамунэ: заглянувши в сторожку, он ничем не выразил свое отношение к явившейся ему сцене. Оборвал себя на полуслове, и отступил во двор – спокойный, словно морская гладь в «глазе бури».
Катакура продолжил одеваться – быстро, но аккуратно, как перед боем. Чувствовал он себя так, словно вся кровь в его теле превратилась в снег, и в том снегу замерзает его сердце.
15
Топор лежал в сверкающей росинками траве, и лезвие его тускло ухмылялось солнышку.
Обычно топор пребывал всаженным в колоду, на которой Кодзюро колол дрова. Но сейчас колода была занята Датэ (потому как подле сторожки больше сесть было не на что, если только на землю). Датэ восседал на колоде, как на троне; правая рука уперта в бок, левый глаз взирает в лазурное небо, непонятная улыбочка то и дело проскальзывает по губам.
Кодзюро пересек двор и опустился наземь поодаль от Датэ. Запоздало сообразил, что по привычке занял позицию справа от своего даймё, - так, как всегда поступал в сражениях, прикрывая Масамунэ-сама со стороны незрячего глаза. Но пересаживаться не стал. Негоже оскорблять господина своим мельтешением.
Ветерок колыхал розовые соцветия космей, высаженных у крыльца. Кодзюро уставится на них - благо они росли прямо по курсу его невидящего взора. Взглянуть на Масамунэ-сама он не полагал для себя возможным.
Он, Катакура Кодзюро, сам во всем виноват. То, что начиналось, как невинная, но будоражащая кровь платоническая интрижка, - вылилось в конечном счете во вполне полноценную измену. Хотел трагизму и романтики, как в книжках? Мечтал воспарить над осточертевшим огородом и побыть несчастным влюбленным, которого (в полном соответствии с законами жанра!) великая война разлучила с предметом воздыханий? Вот тебе твоя романтика, кушай, не подавись! А если бы сегодня утром Масамунэ-сама пошел в бой, лишенный твоей подмоги - был бы и трагизм, хоть залейся… Конечно, Датэ давно приноровился к изъяну своей внешности, и успешно уделывал любого врага в личном поединке. Но во всеобщей свалке, когда удары сыплются со всех сторон, половинчатость поля зрения давно бы стоила ему жизни, кабы не Катакура Кодзюро…
Однако сейчас, сидючи на травке, Кодзюро не думал о том, как несказанно ему повезло, что Масамунэ-сама нынче то ли не успел ввязаться в очередное эпохальное мордобойство, то ли верные вассалы успешно его подстраховали. Также воспретил он себе вспоминать, что минувшей ночью (точнее – утром) он спас жизнь человеку. Человек был прихвостнем Оды Нобунаги, злейшего врага Датэ Масамунэ (и доброго десятка не менее достойных личностей), а стало быть – не заслуживал ни снисхождения, ни милосердия, ни уж тем паче самомалейшей симпатии.
А думал Кодзюро о том, что он, при всех своих грехах, всё ж таки самурай, и потому обязан держаться сообразно моменту (и своей вине). Он – и держался. Лицо –невозмутимое, спина - прямая, взгляд – ясный, уста – хранят молчание. Негоже осквернять слух господина жалкими объяснениями или же просьбой назначить ему кайсяку. Да, к вопросу о кайсяку: после всего, что он наворотил, - сэппуку ему однозначно не светит. Не заслужил. Масамунэ-сама имеет полное право снести ему голову собственноручно, как простолюдину-дезертиру. И правильно сделает…
Масамунэ-сама, занимавший столь важное место в мыслях Катакуры, - тоже молчал. Сидел да пожевывал травинку.
В глубине сторожки наметилось некое движение. Затем в дверном проеме явился третий участник (если не виновник!) разворачивающейся драмы: Акэти Мицухидэ, сверкающий косами, наплечниками и водопадом белых волос, распущенных по плечам. Он, видимо, рассчитывал тактично выждать время, потребное Датэ и Катакуре для объяснений; но царившая во дворе тишина недвусмысленно просигнализировала: сантименты кончились, не начавшись; настало время поножовщины.
Датэ выплюнул травинку; прищурился своим единственным, синим, как васильки в поле, глазом на долговязую Акэтину фигуру, и невозмутимо произнес:
- Акэти-доно. Я вызываю вас на смертный бой.
Акэти ответил ему – без обычной своей усмешки, но неожиданно тихо и серьезно:
- Почту за честь, Датэ-доно.
16
Местом для поединка Датэ избрал полянку, зажатую между забором Катакуриного садика и опушкой леса. Кодзюро проходил по ней сотни раз, хозяйственно размышляя, стоит ли прирезать к своему участку этот клочок земли, и что на нем можно вырастить. Сейчас же он влекся на негнущихся ногах за теми двумя, по чьей вине бесхитростное его сердце уподобилось известному китайскому символу Инь-янь: половина – незамутненный свет чистой воинской дружбы и преданности; половина – соблазнительный мрак ночных фантазий…
Датэ, шедший вровень с Акэти, на последних шагах обогнал того, и, круто повернувшись на пятках, первым встал в атакующую позу с одной-единственной из своих шести катан наперевес. Синий глаз Датэ взирал на Акэти издевательски: дескать, для тебя – мне и одного клинка довольно будет!
Акэти в долгу не остался: описал широкий круг одной из кос, и с маху всадил ее в землю. Оставшуюся прочно перехватил обеими руками за длинное изогнутое древко.
Кодзюро сел на землю в тени под забором и обреченно приготовился смотреть, как двое дорогих ему людей будут кромсать друг друга в клочья. Толстые шмели равнодушно сновали над белыми помпонами покрывавшего полянку клевера.
Хищно ощерившись, Датэ подался вперед, припав на толчковую ногу; лезвие катаны он развернул почти параллельно земле, и до предела увел ее эфес назад – точно готовился в единственном броске насквозь пробить острием невидимую, но крайне прочную стену. То, что возможности для повторной атаки ему может не представиться – Датэ прекрасно осознавал: с мечом (и даже с шестью!) против косы (даже одной) долго не продержишься, у неё гораздо больший радиус поражения…
Акэти, напротив, выпрямился, откидываясь корпусом назад. Легонько качнул косу вверх-вниз, разгоняя тяжелое широкое лезвие перед тем, как раскрутить его в неудержимом ударе.
Кодзюро положил ладонь на рукоять вакидзаси. Он достаточно знал норов обоих дуэлянтов, чтобы предвидеть: результатом схватки будут два изрубленных до неузнаваемости трупа. И сам он - переживет их ровно настолько, сколько потребуется ему времени, дабы вспороть клинком вакидзаси свой живот.
Над полянкой повисла звенящая шмелями тишина...
… которую нарушил изошедший откуда-то сверху вопль:
- ВОТ ОН!!!
Датэ и Акэти нервно обернулись, а Кодзюро вскочил на внезапно ожившие ноги: ветки окружавших полянку клёнов зачернели десятками безликих фигур, заклейменных знаком клана Фума. Сам Фума Котаро изящно балансировал на верхушке одного из вишневых деревьев, что росли на участке Катакуры.
Акэти картинно скривился, выражая досаду:
- Вижу, Фума, ты так и не простил мне тот кагор…
- Какой еще кагор? – Оживился Датэ.
- НИКАКОЙ!! – Рыкнул Фума. - Мочи его, паскуду!
И величественным жестом он указал на Акэти. Черные фигуры безмолвно посыпались с деревьев и ломанулись в атаку.
- Вот она, жизнь самурайская, Датэ-доно. Помереть романтично - и то не дают. – Посетовал Акэти, вооружаясь второй косой и разворачиваясь к той части синобского оцепления, которая показалась ему более многолюдной.
- Искренне вам сочувствую, Акэти-доно! – Мрачно ответил Датэ, выхватывая остальные пять катан и вставая спиной к спине с Акэти.
Кодзюро радостно выдохнул и рванулся вперед, к соратникам в центре вражьего кольца. Гравировка на фамильном клинке клана Катакуры весело полыхнула в ярких солнечных лучах. Эпоха смут – продолжалась!
Они-кис-кис, 2012-2013.
(1) – Благодаря многочисленным фильмам про экзорцизм, первую молитву Ханбэя наверняка все узнали, это «Патер ностер» ака «Отче наш», а вот далее он цитирует менее раскрученную у нас молитву деве Марии «Sub tuum præsidium» («Под Твою защиту»)… зачем? – я не в курсе, но Ханбэй умный, ему виднее
(2) - Акэти среагировал не на крест (к которому он, как истый синтоист, относился вполне никак), а на серебро (к которому он, как почти состоявшийся призрак, относился с сильной аллергией).
Автор: Они-кис-кис
Бета: Азиль
Вдохновитель и подстрекатель: wakamizu
Жанр: юмор, мистика, и чуть-чуть
Рейтинг: PG-13
Фэндом: Sengoku Basara
Статус: закончен
Отказ от авторских прав: кошки твари гордые, им ничо не нада!
Саммари: этот фик рассказывает о том, как важно истинному самураю всегда держать себя в руках!! Вот к примеру - Акэти-сама: стоило ему на секундочку увлечься битвой и потерять над собой контроль – и вот пожалуйста… проблемы начались у всех – даже у Такэнаки Ханбэя!
Предупреждение: при желании в описанных мною событиях можно накопать и АУ, и ООС, и вообще всё, что хотите.
Повесть о чуде
1.
- ОЯКАТА-САМАААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!.....
Алый столб огня ввинтился в палевое рассветное небо. Окружающий пейзаж неслабо встряхнуло; ударная волна стремительно расширяющимся кольцом понеслась от эпицентра к краям поля битвы.
«ЮКИМУРА, ТВОЮ МАТЬ!!!» - мысленно возопил Акэти Мицухидэ, когда его взметнуло в воздух (за компанию с кучей народа, присутствовавшего на поле боя). Еще Акэти успел подумать о том, что в следующий раз надо будет занять позицию подальше от этого шизанутого воспитанника Такэды Сингэна... и что Такэде стоило бы уже приучить оного воспитанника хотя бы иногда владеть собой!..
Затем он грянулся оземь, и наступила темнота.
читать дальше2.
Очнулся он быстро. Вскочил на ноги, огляделся.
Битва остановилась. Солдаты, чертыхаясь, поднимались на ноги, отряхивались, собирали утерянные в полете оружие и детали доспехов. Воздух сотрясали звучные матюги, перемежавшиеся гневным рыком «ЮКИМУРААА!!!» - это Такэда Сингэн вправлял мозги своему воспитаннику. Неподалеку от Акэти столпился чуть не весь авангард армии Оды; стоя плечом к плечу, солдаты разглядывали что-то, сопровождая этот процесс сочувственными охами-ахами. Похоже, отдача от Юкимуриного спецприёма кого-то сильно зацепила...
- Эй, народ! Расступились, что ли! - Потребовал Акэти, бесцеремонно врезаясь плечом в ряд спин, забранных в кирасы с моном Нобунаги.
Плечо отчего-то прошло через спины насквозь. Акэти потерял равновесие, полетел вперед, завалился и рухнул на четвереньки, едва не впечатавшись носом в землю. Торопливо поднялся, отряхивая ладони. Теперь он находился внутри кольца, и видел, что на окруженном солдатами пятачке чудом не вытоптанной травки - лежит он сам, Акэти Мицухидэ.
Первое, что Акэти отметил - то, что разлёгся он очень красиво, даже можно сказать, эпично! Руки раскинуты, словно надломившиеся в полете крылья; голова повернута набок, демонстрируя собравшимся фарфорово-изящный профиль, белые волосы разметались живописным веером. Одна из кос упала так, что лезвие ее пришлось поперек ног, и фиалковый цвет хакама эффектно подчеркивает сияние стали.
А затем до Акэти дошел ужасающий факт: это же - ОН!!! Он, верный вассал Оды Нобунаги, лежит на травке... и наряду с этим - стоит среди расчувствовавшихся Одиных вояк?! Каковые вояки что-то не спешат выражать радость от лицезрения своего белокурого командира, а - напротив, всё пялятся на того, другого Акэти, да еще чуть не со слезами на глазах?!..
- Ой, блин, во я попал... - Пробормотал Мицухидэ.
3.
Наспех проведенные эксперименты дали потрясающие результаты:
Во-первых, для всех присутствующих Акэти явно стал невидимкой (а также - неслышимкой, в чем Мицухидэ убедился, когда проорал Оде в ухо «ХРЕН ТЕБЕ, А НЕ ЯПОНИЯ!!!!». Ода и бровью не повел.)
Во-вторых, проникающая способность у Акэти поднялась на невероятный уровень! Сперва он шарахался от несущихся на него людей и лошадей, но потом пообвыкся и махнул рукой. В любом случае, с каким бы материальным объектом Акэти не сталкивался - оный объект проходил сквозь него, как сквозь туман. Акэти вообразил себя просачивающимся сквозь ширму онсэна, в коем принимает ванну Катакура Кодзюро, и, невзирая на всю серьезность своего положения, коварно захихикал... Впрочем, у данного явления имелась и отрицательная сторона: Акэти ничего не мог взять в руки! Даже травинку в пальцах не удержать, что уж там говорить об оружии...
Ну, и в-третьих, верный вассал Оды Нобунаги обзавелся умением левитировать! Сей талант он раскрыл чисто случайно, когда захотел приподняться на цыпочки, дабы высмотреть, не затерялся ли в толпе еще один такой же бедолага, вышибленный из собственного тела. Ну, и приподнялся... сперва на цыпочки, а затем - на добрые полтора метра над землей!
Безусловно, всё это было очень необычно и познавательно. Но угнетало одно: он, Акэти Мицухидэ, очевидно стал призраком! И ёкай его знает, как теперь вернуться к нормальному человеческому бытию...
4.
Лететь, - а вернее, парить над дорогой - оказалось гораздо прикольнее, нежели идти по ней (тем более что, шагая, Акэти сейчас не ощущал опоры под стопой, и опасался провалиться сквозь землю в буквальном смысле слова). Именно посредством левитации он сейчас следовал за армией Оды, подавленно маршировавшей к замку Адзути. Направление полёта бесплотное тело контролировало бессознательно, не мешая хозяину думать невеселые думы.
Ибо - ситуёвина складывалась пессимистическая! Как вернуться в свое тело, он не знает. Подать знак кому-либо - не может: голос его не слышат, а писать не получается. Можно, конечно, явиться во сне; но механизм осуществления сего действа Акэти представлял себе крайне смутно...
Отвлекаясь от мрачных мыслей, Акэти пошнырял вдоль колонны, подслушивая, что шепчут солдаты о его смер... э-э, отключке. Как ни странно, но ничего особо злорадного он не услышал. В основном его жалели; постоянным рефреном в пересудах повторялось: «молоденький совсем; жить бы да жить еще!».
Попытался Акэти вызнать и мнение Оды о происходящем. Но попытка провалилась, понеже Ода всю дорогу молчал как кирпич (а телепатия у Акэти покамест не прорезалась).
Меж тем войско дотопало до замка и втянулось в ворота. В арьергарде бережно пронесли носилки с телом бесчувственного вассала Оды Нобунаги. Ода въехал последним. Оити ахнула, когда увидала, что брат ее - вдвойне мрачнее, чем обычно:
- Почтенный брат?! Что случилось?!
- Сама не видишь, что ли? - Хмыкнула стоявшая рядом Нохимэ. - Этот дуболом угрохал своего последнего вассала, который годился на что-то большее, чем пьянки-гулянки! Эх, пойду рис на кутью ставить...
- Да погоди ты с кутьей! - Рявкнул Ода (супругу свою он ценил настолько, что бестрепетно простил ей «дуболома»). - Живой он... вроде как... покамест... Чо встали?! Несите его наверх, живо!..
Последняя пара фраз была адресована асигару, тащившим носилки с телом. Повинуясь указаниям Оды, они доставили носилки на последний этаж замка и аккуратно опустили их на пол в покоях Акэти. Затем синхронно утерли со лба несуществующий пот, испустили по скорбному вздоху и утопали в казарму. Оити склонилась над телом Акэти:
- Он дышит!.. И сердце бьется... кажется... Что с ним произошло, почтенный брат?
- Что-что... Подвернулся Юкимуре под горячую руку! - Буркнул Ода, проходя к себе.
- О ками! - С неподдельным ужасом прошептала Оити. Затем она случайно взглянула в сторону, и - на лице ее, помимо ужаса, выразился самый натуральный кошмар!
Дело в том, что Акэти, уже успевший свыкнуться со своей невидимостью, увлекся настолько, что нагло остановился в дверях комнаты, подперев спиной косяк. У Оити, на трезвую голову узревшей сразу двух натуральных блондинов, - одного нормального, но распластанного на полу, а второго - полупрозрачного, и критически взирающего на первого сверху вниз... в общем, шок сестра Оды Нобунаги испытала тот еще! Не помогла даже закалка, полученная в ходе общения с чернорукими духами.
Акэти озадаченно понаблюдал, как глаза Оити вылезают на лоб, а рот раскрывается в беззвучном вопле. Затем смекнул, что спалился; запаниковал было, но тут же совладал с собой и поступил сообразно обстановке. А именно: уронил руки по швам, состроил отрешенную мину лица, и отступил назад, растворившись в стене. Дескать, - успокойся, Оити-сан, меня тут не было, тебе всё примерещилось!
Укрывшись за стенкой, Акэти перевел дух и покрутил головой. Хм, оказывается, отдельные люди таки способны увидеть его! Оити вот к примеру - явно видит... Хорошо это или плохо, он покамест не решил. Просто принял сей факт к сведенью и продолжил наблюдать за ходом событий (только теперь - выглядывая из-за косяка).
Тем временем в комнате разворачивался любопытный диалог, начавшийся с нечеловеческого визга Оити:
- НИИ-СААААААААААМАААААААА!!!!
Громыхая наполовину снятыми доспехами, Ода примчался на ее зов с быстротой цунами:
- Силы небесные, ну чего ты так орешь-то?!
- Нии-сама, я видела дух Акэти-доно! Вот тут, только что, в этой самой комнате!
- Дух, говоришь? - Переспросил Ода, задумчиво подкручивая усы. - Это что же получается, - его из него вышибло, что ли? В смысле - дух из тела?
Оити лихорадочно закивала:
- Да, да! Но, по-видимому, связь между ними еще не прервана окончательно! И если мы поторопимся, то успеем вернуть Акэти-доно обратно!
-Н-да? И как ты планируешь сие осуществить?
Оити сникла. Будучи экстрасенсом-самоучкой, она, сказать по правде, не так уж хорошо разбиралась в вопросах энергуйства.
- Ну... возможно, надо пригласить монахов, чтобы они отслужили молебен по неприкаянным душам... Или обратиться к оммёдзи... Или я могла бы сама...
- Стоп-стоп-стоп! – Замотал головой Ода. - Сестра, пойми меня правильно: Акэти у меня один, и рисковать его жизнью я не имею права, тем более - сейчас, когда он и так почти уже покойник! Тут надо действовать аккуратно, а иначе мы его окончательно потеряем! Давай так: я завтра с утра съезжу в монастырь...
- Но уважаемый брат! - Оити в отчаянии заломила руки. - Если мы не успеем вернуть Акэти-доно в его тело в течение суток, его дух окончательно освободится от материальных уз! Когда с ним случилось это... это несчастье?
- Ну, я за временем не следил... Вроде за полдень перевалило. - Ответил Нобунага скользким каким-то голосом. Фантомная спина Акэти покрылась вполне реальными мурашками: врет ведь, еще и семи утра не было!
- Значит, мы должны успеть до завтрашнего полудня! А иначе мы его точно...
- Ладно! - Раздраженно прервал ее Ода. - Я прямо сейчас отправлюсь к монахам, опишу проблему, и пусть они подскажут, как ее решить. А ты пока присматривай тут за ним!
- Слушаюсь, уважаемый брат...
- И я тебя умоляю: ничего сама не колдуй! Поняла?
Акэти не стал дослушивать, что ответила Оити, а заскрипел зубами и прямо через стену вывалился на террасу... Что, Ода-ко, прикидываете, насколько выгодно иметь в хозяйстве вассала-призрака, идеального шпиона? - ну, Нобунага, ты и сволочь!
В растрепанных чувствах он вышагнул за перила и слевитировал на землю. Похоже, в почти родном замке Адзути ему на помощь не придут... К кому же обратиться?
Перебрав в голове обширную номенклатуру воителей Эпохи смут, Акэти Мицухидэ пришел к грустному, но закономерному выводу: друзей у него нет. Знакомых оммёдзи – также не имеется (и незнакомых - тоже). А соратники... угу, вы сами только что наблюдали одного из них!
Какое-то время Акэти еще предавался мрачным размышлениям. А затем...
А затем он обнаружил, что его полупрозрачные ноги - несут его по дороге к Осю! Или точнее - над дорогой, но дела это не меняло…
5.
Катакура Кодзюро был личность необходимая - в том смысле, что ни одно серьезное дело в Осю не могло обойтись без участия Правого глаза Дракона! От тренировки новобранцев и до сбора абрикосов - все ручейки, сплетавшиеся в полноводную реку повседневной жизни Осю, на своем пути непременно пробегали через тихий омут под названием «Катакура»...
Кстати, абрикосы еще не поспели - что отнюдь не упрощало беспокойного хозяйства усадьбы Датэ. Акэти битый час мотался вслед за Кодзюро по всему поместью, выжидая, когда тот, наконец, окажется в одиночестве. Сие свершилось, когда день склонился к вечеру, и на душе у изнервничавшегося Акэти скребли огромные лохматые бакэнэко...
...Знаменитый гравированный меч грациозно выгнулся на лоснящейся лаком подставке. Рядом пристроился верный вакидзаси. Коздюро скинул плащ, долго распутывал завязки коротенького кожаного панциря. Избавившись от доспеха, облегченно выдохнул, и принялся разбираться с пряжкой портупеи, которая широкой темной лентой обвивала узкие его бедра.
Акэти Мицухидэ с огромным удовольствием понаблюдал бы за всеми стадиями мужского стриптиза в исполнении Правого глаза Дракона, но… как-нибудь потом! А то сейчас – времечко-то капает!
- Катакура-доно!! - Рявкнул Акэти со всех децибел, какие имел в голосе. Катакура невозмутимо отложил портупею к подставке с мечами.
- КОДЗЮРО!!! Ты меня слыш... блин-н-н!
Кодзюро взялся за завязки хакама. Акэти в приливе отчаяния стиснул кулаки и закатил глаза под лоб:
«Пресветлая Аматэрасу и все святые угодники!!! Ну, пусть он меня уже услышит!! Хочу, чтобы Катакура Кодзюро меня услышал!!! И увидел, кстати, тоже!!!»
Кодзюро недовольно поморщился: один из узлов на завязках затянулся намертво. Помянув чёрта, Правый глаз Дракона покосился на вакидзаси (как на предмет наиболее быстрого решения проблемы), покачал головой и перевел взор на садовые ножницы (тоже вариант)…
На полпути между вакидзаси и ножницами Катакура напоролся взглядом на блондинистую фигуру, витающую над полом.
Акэти был готов ко всему – даже к тому, что Кодзюро в приступе экзорцизма окатит его медным купоросом или какой-нибудь аналогичной гадостью, вонью своей успешно изгоняющей как колорадского жука, так и демонов… Или секатором начнет пыряться, с него станется!
Но вместо этого – Кодзюро побледнел, помертвел и сел на пол. Ресницы его часто затрепетали:
-Значит, это правда… Значит, тебя все-таки убили… А я так и не…
Рубец шрама на левой его щеке пересекла сверкающая дорожка слезы.
Опешивший от такого зрелища Акэти сперва остолбенел, а затем – кинулся утешать несчастного агронома:
- Кодзюро, ты чего?! Не сходи с ума! Живой, я живой! Только малость не в себе…
- Ну, это-то я вижу… - Печально улыбнулся Катакура. – Как тебя угораздило?
- Скажи спасибо Юкимуре! Вернее – я сам скажу ему по шее, когда приду в норму! Слушай, мне надо как-то вернуться в свое тело… Есть у тебя кто-нибудь на примете, кто шарит в магии?
- Откуда?
- А у Сарутоби?
- Н-не уверен…
- А у Датэ?
- Ты что! Большего атеиста, чем наш Дракон, по всей Японии не сыщешь!
- Тэкс, Такэду-ко, не верующего ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай, - полагаю, вообще можно не упоминать… О, блин ёкайский!
Кодзюро осторожно попытался коснуться ладонью плеча Акэти (и при этом –вздрогнул: на мгновение он ощутил вполне материальное, живое тепло; но затем ладонь, как и полагается, погрузилась в пустоту):
- Акэти-доно, не расстраивайся так! Мы что-нибудь… Я что-нибудь придумаю!
- Что? – Страдальчески воззрился на него Мицухидэ. – Пойдешь на курсы переподготовки и переквалифицируешься из садовода в демонолога? Оно конечно неплохо; вот только мне надо вернуться в себя до завтрашнего рассвета; а иначе – кранты!
Кодзюро насупился, прикидывая, как применить свой рациональный жизненный опыт – к решению совершенно иррациональной проблемы. Акэти однако расценил сей мимический жест как проявление обиды:
- Ну, прости меня, Катакура-доно. Не бери в голову! В конце концов, я всегда мечтал пасть на поле боя! А то, что останусь неупокоенным… Да и пофиг! Зато буду шляться где хочу, орать под окнами у Оды всякие гадости, пугать Ранмару до усрачки… Стану первым в истории Японии белобрысым онрё…
Кодзюро вскочил на ноги. Накинул плащ, опоясался мечом. Сдвинув брови, сурово взглянул сверху вниз на призрачного вассала Оды Нобунаги:
- Не станешь!
6
Вечерняя дорога тревожно щетинилась кустистыми обочинами. Когда впереди замерцали отсветы сторожевых костров Этиго, Кодзюро придержал коня, соображая, чего бы такого наплести мудрому Уэсуги Кэнсину, дабы тот допустил нежданного гостя в святая святых – свою библиотеку…
- Добрый вечер, Катакура-доно! – Мелодично поздоровалась с Кодзюро нависшая над дорогой ветка.
- Мое почтение, Касуга! – Задравши голову, Кодзюро прищурился, тщетно пытаясь различить в темной листве – темный же девичий силуэт. Силуэт не стал испытывать терпение (и остеохондроз) Правого глаза Дракона. В изящном сальто Касуга слетела на дорогу:
- Вы пустились в путь на ночь глядя и в одиночку; верно, в Осю что-то случилось?
-Э… Н-нет… ничего… - Замялся Кодзюро. - Просто мне надо повидаться с Уэсуги-доно… Касуга, а вы тут, значит, в ночном дозоре?
Теперь смущаться пришлось Касуге – что она и сделала, трогательно теребя кончик золотистой своей косы:
- А-а-я… я не в дозоре, Катакура-доно … Я тут так… просто… гуляю… Вы хотели пообщаться с Уэсуги-сама? К сожалению, нынче вечером у него плановая медитация, так что он будет доступен разве что для божественного откровения…
И Касуга вздохнула столь печально, что декольте ее темно-звездчатого костюмчика разошлось крайне угрожающим образом.
- Собственно, мне не столько сам Кэнсин-доно нужен, сколько – порыться в его книгах. – Ответил Кодзюро (нетактично упустив из виду как Касугину печаль, так и декольте).
- А-а, ну это – сколько угодно! Идемте, Катакура-доно! Я сама частенько в нее лазаю, и хорошо помню, где что стоИт!..
…Обозрев почти бесконечные ряды стеллажей, Кодзюро понял, что его расчеты оправдались: у кого же еще искать литературу по оккультизму – как не у монаха (а именно монахом Уэсуги и являлся)? Книгам на мистическую тематику была отведена целая стенка; только вот в большинстве своем – стояли там философские трактаты о том, что было раньше - курица или яйцо, кто в этом виноват и что теперь делать… Темы - более чем отвлеченные, прямо скажем!
В конце концов Катакура нашарил на одной из верхних полок «Краткое полевое руководство оммёдзи», закапанное по обложке чем-то красновато-бурым (оставалось надеяться, что это кофе или кетчуп). Заодно он прихватил и последнее издание «Краткой магической энциклопедии» - после того, как пустив веером страницы, углядел в ней раздел «Об упокоении неупокоенных».
- Касуга, могу я наглейше воспользоваться безграничной добротой Уэсуги-доно, и одолжить у него до завтра эти книжки?
- Да хоть совсем забирайте! – Отмахнулась девушка (пресыщенным взором изучавшая стойку с последними изданиями любовных романов). – Кэнсин-сама как военным делом увлёкся - так вообще ни разу в эту секцию не заходил!
- Покорнейше благодарю…
И Кодзюро быстренько спрятал выбранные книги за пазуху.
8
Обратно в Осю Катакура добрался без приключений – если не считать того, что, когда он выезжал из замка Уэсуги, вслед ему через ворота перелетело некое тело, и грохнулось прямо перед ним.
- Саскэ!!! Что тебе провалиться!! – Гневно воскликнул Катакура, осаживая вставшего на дыбы коня.
Неожиданный ниндзя Сарутоби Саскэ лихим прыжком поднялся на ноги:
- Доброго вам вечерочку, Катакура-но-данна!
- Чего ты тут народ пугаешь?!
- Э-э, да так… Просто гуляю! – Выпачканная в пыли мордаха Саскэ сияла невинностью.
- И ТОЛЬКО ПОСМЕЙ СУНУТЬСЯ СНОВА!!!!! - Донесся грозный женский рык из-за ворот. Кодзюро обалдел: ну кто бы мог подумать, что такая щебетунья, как Касуга – и способна ТАК орать?! Саскэ, ничуть не пристыженный, почесал кончик носа:
- Если не секрет - вы по делам куда-то едете? Или – тоже так… гуляете?
- Гуляю по делам!
-А-а, ясно. Понял, отстал! – И синоби тактично растворился в темной зелени почти ночного леса.
Кодзюро перевел дыхание, и пустил коня рысью. Проехал немного, а затем – аж подскочил в седле от пришедшей в голову мысли, и помчался назад, к воротам замка:
- Саскэ! Саскэ-э-э!! Ты еще тут?! Нам… мне это… дело, в общем, есть!!
- Я вас внимательно слушаю, Катакура-но-данна. – Тихо, но внятно ответило Кодзюро дупло, зиявшее в ближнем к дороге дубу.
9
- Хос-с-споди!!! Саскэ!!! Ну нафига ты его со всею амуницией-то припёр?! У меня тут и так не повернуться…
- Покорнейше прошу простить, Катакура-но-данна! Я чисто машинально!
В принципе, я могла бы накатать целую главу про то, как пронырливый ниндзя Сарутоби Саскэ искусно похитил бездыханное тело Акэти Мицухидэ прямо из-под носа у целой дюжины оммёдзи, дружно шаманивших вокруг оного тела (Ода таки повел себя благородно, и обратился к квалифицированным специалистам сегодня, хоть и под вечер)… Но – пожалуй, я буду кратка. Сумрак. Бледный профиль, позолоченный мерцанием огней. Порыв ветра. Абсолютная тьма. А затем – сияние вновь зажженных свечек озаряет пустое ложе и двенадцать религиозных физиономий разной степени офигелости!
Короче, Саскэ, как всегда, сработал идеально! Нарамсил он лишь в одном: то ли из выпендрежа, то ли и впрямь на автомате - он прихватил и боевые косы, и шипастые наплечники Акэти (благо, те лежали подле тела). В результате в приснопамятной по истории с вишнями сторожке Катакуры (а именно в сторожке пришлось обосноваться нашей компании в целях секретности)… в общем, в сторожке Катакуры царила невообразимая теснота! Упомянутые косы загромоздили собой целый угол; в трех остальных углах жались Катакура, Сарутоби и стеллаж с сельхозинвентарем. Акэти, благодаря своей бесплотности, казалось, влип в стенку. Призрачный вассал Оды Нобунаги (невзирая на легкую размытость) был как всегда надменен и невозмутим. Однако Кодзюро догадывался, как паршиво сейчас у него на душе! Взять хотя бы то, что гордец Акэти согласился впутать в дело третьего и принять помощь от Сарутоби …
…Привыкший действовать напористо, Катакура энергично отлистнул нужную статью в «Краткой магической энциклопедии»:
- Тэкс… Ага… Угу, ну всё ж понятно! Саскэ! Черти пентаграмму!
- А почему я?? – Опешил ниндзя (который посмотреть-то на магический обряд хотел, но вот – участвовать в нем… может, не надо??).
- Ну - ты же ниндзя! У тебя же - глазомер!
Опасливо зажав мелок в самых кончиках пальцев, Саскэ вывел на полу пентаграмму – маленькую (впрочем, и сам пол был не велик), зато аккуратную.
- Ага… Теперь… хм-м… тут написано – забить по одному ржавому гвоздю в верхушку каждого из лучей… Мицухидэ, - ах да… Саскэ! Подай мне молоток! Он вон там… дотянешься?
- Катакура-но-данна, - осторожно вопросил Саскэ, - а вы уверены, что гвозди надо – именно забивать? И – именно ржавые?
- Ну да… а что?
- Ничего. Просто вы читаете…
Вывернувшись в тесноте сторожки так, как умеют только синоби, Саскэ заглянул по-над плечом Катакуры в энциклопедию:
- … вы читаете про то, как отправить неупокоенную душу в мир мертвых! А нам-то надо – наоборот, задержать ее в мире живых! Значит, пентаграмму надо не рисовать, а - стирать! И гвозди - вытаскивать… И - не ржавые…
- …и – вообще не гвозди! Чую – на свою беду связался я с вами, чародеи фиговы! – Нервно захихикал Акэти в своем углу. У Саскэ и Кодзюро дружно ёкнуло сердце: им показалось, что ослепительная усмешка Акэти как-то уж избыточно зубаста, и сияет в полумраке словно бы отдельно от блёклого лица. Но затем Мицухидэ сердито поджал губы, и наваждение исчезло…
Катакура перевел дух и вновь уставился в книгу:
- Японским по пергаменту же написано: «упокоение неупокоенных»… Саскэ, чего ты меня путаешь?!
- Не путаю я! Всё верно! Чтобы упокоить дух, с ним надо сделать что? - вытурить из нашего мира…
- Ну, знаете ли! - Возмутился Акэти. – Уж если я и захочу этот мир покинуть – то обойдусь без вашей неквалифицированной помощи! Катакура, выбрось эту гадость немедленно!
Тонкая полупрозрачная рука со свистом рассекла воздух, тщетно пытаясь выбить энциклопедию у Кодзюро. Тот, на автомате отражая несостоявшийся удар, впечатал кулак в плечо Акэти:
- Мицухидэ, держи себя в ру...
Кодзюро осекся на полуслове, поймав себя на диком ощущении: в первую секунду он явно осязал под костяшками упругое сопротивление живого тела! Но тут же под рукой вновь оказалась пустота…
-…веди себя нормально, в общем. – Кое-как договорил он. Отложил энциклопедию и лихорадочно залистал «Краткое полевое руководство оммёдзи». Сарутоби и Акэти внимательно следили за ним: первый – с любопытством естествоиспытателя, второй – с сарказмом прожженного атеиста.
- Так! Есть! Нашел! - Кодзюро довольно хлопнул ладонью по странице, как если бы искомое заклинание попыталось с нее сбежать. - Обряд запирания духа!
- Э-эй! Куда это вы меня запереть вознамерились?! - Запротестовал неупокоенный вассал Оды Нобунаги.
- Да не психуй ты, это просто название такое! «Запирание духа» - что-то вроде привязывания духа к чему-либо материальному. Ну, вот мы тебя и привяжем к твоему же телу! Доволен?
- Нет, но надеюсь, что скоро буду! Что делать-то надо?
- Конкретно тебе – ничего пока … - Пробормотал Кодзюро, уткнувшийся носом в книгу (разбирать мелкий шрифт в мерцании единственного огарка было проблематично). – Саскэ! Положи его посередине!
- Кого?
- ЕГО! В смысле – его тело!
- Кто б мне еще показал, где тут середина…
- Согласен – тесновато... Но зато - я эту сторожку своими руками строил!
- Угу, то-то тут просторно, как в гробу! Катакура, ты при строительстве точно мерку снимал с себя? А ты, морда синобская, поаккуратнее там со мной! Я тебе не Касуга!
- А я виноват, что у вас – рост за метр восемьдесят, а здесь – всё помещение от силы два на два?!
- Завидуй молча, недомерок!
- Ох-х… - Саскэ (рост коего, некстати говоря, недотягивал до Акэтиного всего на несколько сантиметров) издал тяжкий вздох. – Катакура-но-данна, вы – точно всё еще хотите его воскресить?!
- Я ему обещал. – Мрачно изрек Кодзюро.
- Надеюсь, боги вознаградят вас за ваш ангельский нрав в этой жизни, а в не в следующей… Ну?! Теперь нормально?
- Хакама поправь… я сказал – «хакама поправь», а не «полезай ко мне в штаны»!!
- Поправил, не орите…
- И волосы разложи по-человечески!
- Силы небесные! А сейчас они что, лежат по-звериному?!
- Хватит вам! – Прикрикнул Катакура. – Нашли когда лаяться! Времени и так в обрез… Акэти! Ложись на него!
- На «него»? – Верный своему дурашливому стилю, Акэти издевательски ткнул полупрозрачным пальцем в Саскэ. Тот шарахнулся назад, едва не вынеся спиной стенку. – Кодзюро, рыжие не в моем вкусе!
Катакура раздраженно взмахнул «Полевым руководством»:
- Блин, Мицухидэ! Можешь ты хоть пять минут прожи… просуществовать без дурного своего зубоскальства?! На свое тело ложись, так, чтобы вы с ним совпали!
- Я, может, этим зубоскальством стресс снимаю… - Пробурчал Акэти, укладываясь, как просили. Кодзюро и Саскэ нервно сглотнули: очертания физического и астрального тел совпали, но не до конца; особенно шокирующе выглядели любопытно раскрытые глаза Акэти, сквозь которые просвечивали плотно сомкнутые веки его материального лица.
- Глаза закрой, - потребовал Кодзюро.
- С чего это? Мне же интересно!
- С того, что можешь ослепнуть! – Наврал Катакура. – Тут такой побочный эффект указан… Так! Всё, я читаю, а все молчат и слушают!
И с предельным тщанием он озвучил указанные в книге кандзи заклинания.
Призрачный облик Акэти вспыхнул чуть ярче, а затем – исчез, словно впитался в распластанное на полу тело. Кодзюро замер, стиснув «Руководство» так, что ногти вонзились в мягкую кожу переплета. Саскэ опасливо вытянул шею, приглядываясь:
- Ну, и что? Он это… воссоединился уже?
- Н-не знаю… - Кодзюро неотрывно смотрел на обтянутую белой «алкоголичкой» грудь Акэти… вроде бы всколыхнулась? Или это тени от свечи пляшут?..
- А вот ща мы и проверим! - Азартно ощерился Саскэ. - Всегда хотел выяснить, натуральный он или крашеный!
И, ничтоже сумняшеся, он опрокинул на голову Акэти содержимое своей фляжки.
Натурально, во фляге была колодезная вода; но истеричный вассал Оды Нобунаги - взвыл так, словно его окатили «царской водкой»!
Белесо-лиловый комок взметнулся из лежащего на полу тела, страшно скалясь бесплотными, но крайне длинными зубами. Прямо в лицо Саскэ устремились прозрачные когтистые руки (причем было их не две, а вроде как побольше).
- АХ ТЫ, РЫЖАЯ СКОТИНААААААА!!!! – От ультразвукового визга у присутствующих заложило уши и заныло под ложечкой. Саскэ спасла нидзевская выучка: с ловкостью кицунэ он спасся на улицу через единственное оконце, размерами не намного превосходившее лаз для кошки. Акэти за ним почему-то не последовал, а продолжил бесноваться в сторожке. Облачно-сизые руки-плети яростно расшвыривали нехитрый садоводческий скарб.
- Мицухидэ! Хватит! – Простонал Кодзюро, скорчившийся на полу (ультразвук почему-то подействовал на него сильнее, чем на Саскэ). – Он очень сожалеет! Он больше не будет! Уймись уже!!.. Надо думать, что делать дальше!!
- ЩА Я ВАМ ТАКОЕ ПРИДУМАЮ!!!
- Да возьми же себя в руки! – Кодзюро собрался с силами и сел. – Ты же всё меньше походишь на человека! Сам не замечаешь, что ли?!
Белесо-лиловый вихрь унялся, сконцентрировавшись в понурую белобрысую фигуру, вверху полупрозрачную, а ниже колен – почти уже неразличимую. Черты мутно-бледного лица, уже начавшие деформироваться, были еще узнаваемы, и сейчас – явственно выражали угрюмую покорность року:
- От судьбы не убежишь, Катакура.
- Да погоди ты! – Кодзюро рванулся ухватить призрака за руку; вместо этого впечатался ладонью в плохо ошкуренный косяк. – С чего ты взял, что это твоя судьба?!
Мицухидэ помолчал. Запрокинул голову; черными провалами глаз всмотрелся в звезды (для Кодзюро – невидимые из-за соломенной крыши):
- Третий час уже. Скоро светать начнёт.
Снаружи за стеной сочувственно вздохнул Саскэ (натурально, мужественный синоби и не думал покинуть Катакуру в столь затруднительной ситуации… просто – на всякий пожарный передислоцировался подальше от этого бешеного привидения!)
Кодзюро отложил «Руководство». Потер словно запорошенные песком глаза (начинал сказываться недосып):
- Н-ну ладно… Мицухидэ! Колись: с кем еще, помимо меня, ты…
- Ни с кем.
- Э-э, я в смысле – есть у тебя еще друзья-приятели, которые хоть чем-то могут помочь?
- …
- Знакомые?.. Соратники?.. Собутыльники, наконец?! Акэти!!.. Соберись уже!
Призрачный вассал Оды Нобунаги – отвернулся, словно прятал от Кодзюро размывчато-бледное лицо - за бледным же маревом волос. А потом буркнул:
- Теоретически есть один кадр…
- Отлично! Говори адрес! Сарутоби! Ты еще там? Не в службу, а в дружбу – сгоняй по-быстрому еще в одно местечко?
10
Луна посеребрила курчавые шапки гортензий на клумбе под окном. В верхушках сосен зашуршал, просыпаясь, предрассветный ветерок. Такэнака Ханбэй потянулся и отложил книгу. Тонкие пальцы великого стратега скользнули по вороту кителя, нащупывая застежки: пора ложиться спать…
Внезапно в раме окна, по-европейски скругленного сверху, нарисовалась черная тень, заслонившая Луну.
- Приношу свои искренние извинения, Такэнака-доно… - Застенчиво промолвила тень.
- Сарутоби? - Ханбэй обманчиво-плавным жестом отвел руку от воротника и опустил к бедру. - Вот уж не знал, что вы тоже сова.
- Такэнака-доно, не трогайте ваш меч, пожалуйста. Я пришел к вам за помощью от имени Акэти Мицухидэ…
…Рассказ Саскэ много времени не занял, но если Ханбэй по первости выглядел серьезным и даже, пожалуй, озабоченным, - то финал истории он приветствовал классическим фейспалмом (фиолетовым, благо перчаток еще не снял):
- Значит, я – последовательный материалист и убежденный агностик, - должен выступить в качестве колдуна-чернокнижника?! - ну вы, блин, даете, Сарутоби-кун!
Саскэ состроил скорбную мордочку. Дескать – ежели не вы, Такэнака-доно, - то более никто во всей Японии!
- А впрочем… - задумчиво протянул Ханбэй (весьма польщенный искренней верой Саскэ в его эрудицию). – Впрочем… где наша не пропадала!
И сосредоточенным взором он обвел книжные полки.
11
- Офигеть… - Только и смог пробормотать Ханбэй, очутившись в апокалипсическом интерьере Катакуриной сторожки.
Саскэ печально вздохнул. Кодзюро сокрушенно развел руками.
- Я сам с них хренею! – Прошипела аспидно-серая тень, колыхавшаяся в углу.
Ханбэй перевел взор на тень – и побледнел, кажется, не только лицом, но и полумаской, прикрывавшей оное. Впрочем, он тут же совладал с собой и деловито уселся на пороге (ибо больше было негде):
- Спокойно, товарищи. Сейчас всё решим. Сарутоби, будьте любезны, подайте мне мою книгу.
Саскэ извлек из недр своей ниндзевской спецовки и протянул Ханбэю черно-желтую книжку, украшенную надписью «Magic for dummies». (Книжку он при этом держал церемонно, словно гнездо разбуженных с похмелья ос: шут его знает, на какие пакости способна эта гайдзинская магия?!).
- Посторонних прошу покинуть помещение! – Потребовал Ханбэй, раскрывая книгу.
Саскэ, стоявший у Ханбэя за спиной, качнулся в дверном проеме, но с крыльца не сошел. Катакура тоже не двинулся с места.
Такэнака тяжело вздохнул:
- Как хотите… Но предупреждаю: за теоретически воспоследующие физические и психические ваши увечья - я ответственности не несу! С Богом, начали… ИН НОМИНЕ ПАТРЕ, ЭТ ФИЛИИ, ЭТ ЭСПИРИТУС-САНКТИ!..
…Чужеземные слова падали в ночную тишину размеренно, словно бусины с лопнувших четок вглубь бездонного озера. Кодзюро не рассчитывал, что гайдзинское колдовство возымеет силу над японской душой… и все же – краем глаза косился на Акэти, силясь приметить хоть какие-нибудь благоприятные знаки. Мутно-дымный облик Акэти временами подергивало мерцающей рябью, но, похоже, этим воздействие обряда покамест и ограничивалось.
- …вирго глориоза э бенедикта, домина ностра, медиатрикс ностра, адвоката ностра (1)… - Не прерывая чтения, Ханбэй расстегнул ворот и вытянул из-под кителя серебряный католический крестик на цепочке.
«А вот это ты зря-я-я-я-я…» – Щелевидный, с оплывшими, как воск, губами рот призрака не разомкнулся, но сиплый его голос ясно прозвучал в голове каждого (2).
На том месте, где фосфоресцировала фигура Акэти, вспух огромный, в рост человека, пузырь дымящеся-черной тьмы. Затем пузырь лопнул; бессчетные то ли щупальца то ли змеи, сияя на извивах ртутью, хлынули потоками. Дощатые стены под их напором выгибались дугой, хрустя, как переламываемые кости. Кодзюро так садануло поперек ног и по правому плечу, что от боли перед глазами полыхнуло белым. Он еще успел услышать крики Ханбея и Саскэ, - а увидеть не успел ничего: неведомая сила схватила его и поволокла, и швырнула оземь… Мир снова вспыхнул белым, потом красным, - и потом провалился в черноту.
12
- …Всякие чары рано или поздно обращаются против творящего их!
Чистый голос Уэсуги Кэнсина Кодзюро услышал так ясно, словно дело было наяву. И тут же вспомнил, при каких обстоятельствах Кэнсин это сказал: года три тому назад, когда в союзниках у него остался лишь Датэ, а в противники записались все остальные… Кодзюро тогда спросил: Кэнсин-доно, ведь вы, будучи бодзу, несомненно осведомлены в чародейском искусстве; отчего же вы и ваши люди сражаетесь мечами, а не магией?
Вот тогда Кэнсин ему это самое и озвучил…
Кодзюро с усилием выдохнул застрявший в легких воздух (невольно при этом застонав). Голова на месте, память работает, ноги болят… стало быть – он таки жив. Придется приходить в себя, ничего не поделаешь.
Открыв глаза, Катакура обнаружил себя валяющимся на грядках с укропом, которые располагались метрах этак в 20 от сторожки. Плечо болело, словно…. нет, плечо – просто болело; видимо, он долбанулся им об косяк, когда вылетал наружу. А вот ноги – саднило так, будто поперек голеней Кодзюро хлестанули стальной струной.
Сев и оглядевшись, он обнаружил поодаль Ханбея и Саскэ. У Ханбея китель был рассечен поперек груди; край разреза, ближний к правому плечу, кровил, пятная белую ткань. Саскэ, сидевший рядом и поддерживавший Ханбэя под спину, выглядел непострадавшим.
С трудом поднявшись на изрезанные ноги, Катакура похромал к ним.
- М-мои глубочайшие извинения, Такэнака-доно…
- Да пофиг; главное, что не по морде. – Прохрипел Ханбэй; пережитый им сверхъестественный опыт, похоже, вышиб из любимого стратега Хидээси Тоетоми изрядную долю его обычной утончённости. – Я же знал, на что шёл…
Он поднял голову и, мрачно сверкнув глазами в прорезях полумаски, сказал:
- Я – знал, а вот вы, Катакура-кун, – похоже, не представляете, во что впутались!
Наверное, надо было что-то ему ответить… но Кодзюро не смог подобрать слов, и молча стоял сутулой статуей, дескать - а что поделаешь, раз уж так срослось.
- Сарутоби. – Сказал он наконец. - Если тебя не затруднит, подбрось домой Такэнаку-доно.
- Не вопрос! – Пружинисто вскочив, Саскэ принялся галантно поднимать на ноги Ханбэя. Катакура отвернулся и пошел к сторожке.
Сторожка, как ни странно, не развалилась. Отлетела только дверь, - и теперь на месте ее в стене зловеще рисовался прямоугольник непроглядного мрака...
13.
…но внутри сторожки мрака как такового не было.
Была пепельная, уже предутренняя, полутьма. Убогая мебель и раскиданная утварь маячили в ней неопределенно-темными формами, лишенными чётких очертаний. Призрак притулился в изножье у собственного тела; синевато-замогильное его сияние рисовало общий контур фигуры, не освещая ничего вокруг.
Перешагнув порог, Кодзюро плюхнулся на пол и подобно презренному гайдзину, вытянул страдающие ноги перед собой. Оторвав клок от дзюбана, кое-как перемотал рассеченные голени. Покосился на призрака.
Дела призрака обстояли скверно. Фигура его утратила последние детали, обратившись в скопище мглистых сгустков: те, что посветлее, формировали подобие головы, торса и распущенных волос; более темные слагали то, что еще оставалось от ног. В зеленовато-белую, точно мякоть поганки, овальную кляксу лица, различимую в верхней части силуэта, Катакура всмотреться не осмелился. Перевел взор на лицо другого Акэти - того, который лежал на полу, и безжизненно-серый востроносый профиль его рисовался в полумраке с безжалостной резкостью, словно вылитый из стали.
«Прости, что так вышло…»
Кодзюро не смог сдержать дрожь, когда слова призрака прозвучали в его сознании. Язык ощущался во рту, будто наждачная бумага, но, собравшись с силами, он ответил:
- Это я должен просить у тебя прощения…
Бледная голова призрака слабо качнулась, но Кодзюро не разобрал, был ли то кивок, подтверждавший его вину, или отрицавший ее.
А снаружи - уже светало. Летом светает рано…
Темнота уходила из сторожки плавно и тихо, как спадает вода после наводнения; тело Акэти, беспомощно распростертое на полу, открывалось, словно остров, обнажаемый отливом. Вместе с темнотой уходило время – те скорбные минуты, которых слишком мало, чтобы успеть что-то сделать, но вполне достаточно, чтобы изгрызть себя поедом. Минуты, бесполезные, словно горстка солдат, оставшаяся от наголову разбитой армии… До восхода, должно быть, меньше часа.
Призрак в своем углу - ежился и трепетал, словно болотный огонь на ветру. Нарастающий свет размывал его, как мокрая кисть растирает по бумаге тушь.
«Не смотри, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты видел».
Кодзюро покорно передвинутся ближе к окошку. Теперь туманная фигура, почти утратившая человеческое подобие, оказалась позади него, сам же он сидел подле правого локтя лежащего на полу Акэти. Утро уже не просачивалось в сторожку робким палевым маревом, а вливалось в оконце широким лучом, еще неярким, но чистым. Уткнувшись подбородком в колени, Кодзюро обреченно наблюдал, как рассветные отсветы нежно золотят тонкое лицо Акэти, яркими бликами подсвечивают узкую спинку носа и маленький, упрямо торчащий подбородок.
Вероятно он, по примеру каноничных воздыхателей из любовных романов, должен был сейчас захлебываться в океане эмоций, рыдать в три ручья, писать стихи, кончать с собой и всё такое прочее. На деле же - в голове Кодзюро после бессонной ночи было пусто, как в колоколе, а чувствовал он сейчас - лишь лютое бессильное отчаяние, вызванное несправедливостью происходящего: ну не должны молодые, полные сил, – умирать так рано, да еще из-за такого дурацкого стечения обстоятельств! Отчаяние, да еще - горькая, бессмысленная злость на себя самого: ничем не помог, ничего не успел… и ни в чем толком не признался.
За спиной Кодзюро раздался тихий, длинный, прерывистый звук, объединяющий в себе жалобный всхлип человека и клекочущий вздох нежити. Кодзюро не обернулся – и не потому, что его просили не смотреть. Сущность, корчившаяся позади него, - не имела ни малейшего отношения к Акэти Мицухидэ. Тот Акэти, которого он знал, с которым сражался, и которого… которого, как выяснилось, любил, - здесь, перед ним, и нежное лицо его лучится живой улыбчивой безмятежностью… Так вот, оказывается, откуда бралась эта его вечная полуухмылочка! – просто у него уголки губ от природы чуть приподняты кверху…
- Я всё-таки очень тебя люблю… Прости, что так вышло. - Прошептал Кодзюро. Наклонился и поцеловал Акэти.
И ощутил, как губы Акэти - легонько дрогнули под его собственными губами.
- Мицухидэ?!?!..
Кодзюро сгреб в охапку бесчувственного вассала Оды Нобунаги и тряханул от всей души:
- Мицухидэ!!! Кончай придуриваться!!! Я же знаю, что ты живой!!!
С безумной надежной он снова впился ртом в губы Акэти, не столько целуя, сколько делясь своим дыханием. И почувствовал, как грудь Акэти содрогнулась в глубоком, полноценном вдохе.
Потом Кодзюро, захлебываясь счастливым слезами, пытался одновременно и целовать Акэти, и растирать его запястья, и ерошить его волосы, и считать пульс… Он суетился как в лихорадке до тех пор, пока вокруг его плеч не обвились две худые теплые руки, и знакомый голос не прошептал:
- Кодзюро, успокойся… Я вернулся!
14
Самая лучшая в мире подушка – это плечо любимого!
Катакура Кодзюро улыбнулся солнечным бликам, расцветившим потолок сторожки. Улыбнулся широченной улыбкой безгранично счастливого человека, - хотя роль подушки как раз играло его собственное плечо, и под тяжестью головы Акэти оно изрядно ныло по причине ночного ушиба; и несносные волосы Акэти ухитрялись щекотать Кодзюро не только шею и скулу, но и висок, и лоб, и грудь, и даже нос…
Счастье, однако, продлилось ровно столько, сколько потребовалось Катакуре, чтобы по расположению бликов смекнуть, который нынче час. Судя по солнцу, время перевалило за полдень. А значит – он проспал как минимум одну великую битву… Ну ладно, не великую – но битву! Ну, хорошо, не битву – просто очередную вооруженную стычку, каких в Эпохе смут больше, чем чешуек на карпе! Но так или иначе – этим утром он не вышел на поле боя вместе со своим господином…
Акэти на его плече дышал во сне тихо и ровно, и будить его после всех перипетий минувшей ночи было бы верхом жестокости. Медленно и очень осторожно Кодзюро отстранился от него, выскользнул из-под одеяла, принялся собирать одежду, стараясь не шуметь.
Он успел только сгрести в охапку плащ с дзюбаном, и лихорадочно искал взором вторую из обмоток, когда за спиной его раздался глубокий вздох, затем мелодичный голос сонно что-то бормотнул, и зашуршал футон. Кодзюро испуганно замер – не хватало еще, чтобы его сейчас уличили в малодушном бегстве! Он воровато обернулся, но, к своему смятению, обнаружил, что Акэти лежит ничком: лицо скрыто разметанными волосами, спина приподнимается в дыхании размеренно и редко… поди угадай, спит или притворяется?
Высидев памятником пару нестерпимо долгих минут, Кодзюро с сугубой осторожностью продолжил разбирать раскиданные по полу шмотки, откладывая то, что принадлежало Акэти, и наперекосяк натягивая своё. Он уже разобрался и с обмотками, и с хакама, когда пустой дверной проем резко заслонила чья-то тень:
- Кодзюро, ты тут? Что у тебя с дверью…
Следует отдать должное Датэ Масамунэ: заглянувши в сторожку, он ничем не выразил свое отношение к явившейся ему сцене. Оборвал себя на полуслове, и отступил во двор – спокойный, словно морская гладь в «глазе бури».
Катакура продолжил одеваться – быстро, но аккуратно, как перед боем. Чувствовал он себя так, словно вся кровь в его теле превратилась в снег, и в том снегу замерзает его сердце.
15
Топор лежал в сверкающей росинками траве, и лезвие его тускло ухмылялось солнышку.
Обычно топор пребывал всаженным в колоду, на которой Кодзюро колол дрова. Но сейчас колода была занята Датэ (потому как подле сторожки больше сесть было не на что, если только на землю). Датэ восседал на колоде, как на троне; правая рука уперта в бок, левый глаз взирает в лазурное небо, непонятная улыбочка то и дело проскальзывает по губам.
Кодзюро пересек двор и опустился наземь поодаль от Датэ. Запоздало сообразил, что по привычке занял позицию справа от своего даймё, - так, как всегда поступал в сражениях, прикрывая Масамунэ-сама со стороны незрячего глаза. Но пересаживаться не стал. Негоже оскорблять господина своим мельтешением.
Ветерок колыхал розовые соцветия космей, высаженных у крыльца. Кодзюро уставится на них - благо они росли прямо по курсу его невидящего взора. Взглянуть на Масамунэ-сама он не полагал для себя возможным.
Он, Катакура Кодзюро, сам во всем виноват. То, что начиналось, как невинная, но будоражащая кровь платоническая интрижка, - вылилось в конечном счете во вполне полноценную измену. Хотел трагизму и романтики, как в книжках? Мечтал воспарить над осточертевшим огородом и побыть несчастным влюбленным, которого (в полном соответствии с законами жанра!) великая война разлучила с предметом воздыханий? Вот тебе твоя романтика, кушай, не подавись! А если бы сегодня утром Масамунэ-сама пошел в бой, лишенный твоей подмоги - был бы и трагизм, хоть залейся… Конечно, Датэ давно приноровился к изъяну своей внешности, и успешно уделывал любого врага в личном поединке. Но во всеобщей свалке, когда удары сыплются со всех сторон, половинчатость поля зрения давно бы стоила ему жизни, кабы не Катакура Кодзюро…
Однако сейчас, сидючи на травке, Кодзюро не думал о том, как несказанно ему повезло, что Масамунэ-сама нынче то ли не успел ввязаться в очередное эпохальное мордобойство, то ли верные вассалы успешно его подстраховали. Также воспретил он себе вспоминать, что минувшей ночью (точнее – утром) он спас жизнь человеку. Человек был прихвостнем Оды Нобунаги, злейшего врага Датэ Масамунэ (и доброго десятка не менее достойных личностей), а стало быть – не заслуживал ни снисхождения, ни милосердия, ни уж тем паче самомалейшей симпатии.
А думал Кодзюро о том, что он, при всех своих грехах, всё ж таки самурай, и потому обязан держаться сообразно моменту (и своей вине). Он – и держался. Лицо –невозмутимое, спина - прямая, взгляд – ясный, уста – хранят молчание. Негоже осквернять слух господина жалкими объяснениями или же просьбой назначить ему кайсяку. Да, к вопросу о кайсяку: после всего, что он наворотил, - сэппуку ему однозначно не светит. Не заслужил. Масамунэ-сама имеет полное право снести ему голову собственноручно, как простолюдину-дезертиру. И правильно сделает…
Масамунэ-сама, занимавший столь важное место в мыслях Катакуры, - тоже молчал. Сидел да пожевывал травинку.
В глубине сторожки наметилось некое движение. Затем в дверном проеме явился третий участник (если не виновник!) разворачивающейся драмы: Акэти Мицухидэ, сверкающий косами, наплечниками и водопадом белых волос, распущенных по плечам. Он, видимо, рассчитывал тактично выждать время, потребное Датэ и Катакуре для объяснений; но царившая во дворе тишина недвусмысленно просигнализировала: сантименты кончились, не начавшись; настало время поножовщины.
Датэ выплюнул травинку; прищурился своим единственным, синим, как васильки в поле, глазом на долговязую Акэтину фигуру, и невозмутимо произнес:
- Акэти-доно. Я вызываю вас на смертный бой.
Акэти ответил ему – без обычной своей усмешки, но неожиданно тихо и серьезно:
- Почту за честь, Датэ-доно.
16
Местом для поединка Датэ избрал полянку, зажатую между забором Катакуриного садика и опушкой леса. Кодзюро проходил по ней сотни раз, хозяйственно размышляя, стоит ли прирезать к своему участку этот клочок земли, и что на нем можно вырастить. Сейчас же он влекся на негнущихся ногах за теми двумя, по чьей вине бесхитростное его сердце уподобилось известному китайскому символу Инь-янь: половина – незамутненный свет чистой воинской дружбы и преданности; половина – соблазнительный мрак ночных фантазий…
Датэ, шедший вровень с Акэти, на последних шагах обогнал того, и, круто повернувшись на пятках, первым встал в атакующую позу с одной-единственной из своих шести катан наперевес. Синий глаз Датэ взирал на Акэти издевательски: дескать, для тебя – мне и одного клинка довольно будет!
Акэти в долгу не остался: описал широкий круг одной из кос, и с маху всадил ее в землю. Оставшуюся прочно перехватил обеими руками за длинное изогнутое древко.
Кодзюро сел на землю в тени под забором и обреченно приготовился смотреть, как двое дорогих ему людей будут кромсать друг друга в клочья. Толстые шмели равнодушно сновали над белыми помпонами покрывавшего полянку клевера.
Хищно ощерившись, Датэ подался вперед, припав на толчковую ногу; лезвие катаны он развернул почти параллельно земле, и до предела увел ее эфес назад – точно готовился в единственном броске насквозь пробить острием невидимую, но крайне прочную стену. То, что возможности для повторной атаки ему может не представиться – Датэ прекрасно осознавал: с мечом (и даже с шестью!) против косы (даже одной) долго не продержишься, у неё гораздо больший радиус поражения…
Акэти, напротив, выпрямился, откидываясь корпусом назад. Легонько качнул косу вверх-вниз, разгоняя тяжелое широкое лезвие перед тем, как раскрутить его в неудержимом ударе.
Кодзюро положил ладонь на рукоять вакидзаси. Он достаточно знал норов обоих дуэлянтов, чтобы предвидеть: результатом схватки будут два изрубленных до неузнаваемости трупа. И сам он - переживет их ровно настолько, сколько потребуется ему времени, дабы вспороть клинком вакидзаси свой живот.
Над полянкой повисла звенящая шмелями тишина...
… которую нарушил изошедший откуда-то сверху вопль:
- ВОТ ОН!!!
Датэ и Акэти нервно обернулись, а Кодзюро вскочил на внезапно ожившие ноги: ветки окружавших полянку клёнов зачернели десятками безликих фигур, заклейменных знаком клана Фума. Сам Фума Котаро изящно балансировал на верхушке одного из вишневых деревьев, что росли на участке Катакуры.
Акэти картинно скривился, выражая досаду:
- Вижу, Фума, ты так и не простил мне тот кагор…
- Какой еще кагор? – Оживился Датэ.
- НИКАКОЙ!! – Рыкнул Фума. - Мочи его, паскуду!
И величественным жестом он указал на Акэти. Черные фигуры безмолвно посыпались с деревьев и ломанулись в атаку.
- Вот она, жизнь самурайская, Датэ-доно. Помереть романтично - и то не дают. – Посетовал Акэти, вооружаясь второй косой и разворачиваясь к той части синобского оцепления, которая показалась ему более многолюдной.
- Искренне вам сочувствую, Акэти-доно! – Мрачно ответил Датэ, выхватывая остальные пять катан и вставая спиной к спине с Акэти.
Кодзюро радостно выдохнул и рванулся вперед, к соратникам в центре вражьего кольца. Гравировка на фамильном клинке клана Катакуры весело полыхнула в ярких солнечных лучах. Эпоха смут – продолжалась!
Они-кис-кис, 2012-2013.
(1) – Благодаря многочисленным фильмам про экзорцизм, первую молитву Ханбэя наверняка все узнали, это «Патер ностер» ака «Отче наш», а вот далее он цитирует менее раскрученную у нас молитву деве Марии «Sub tuum præsidium» («Под Твою защиту»)… зачем? – я не в курсе, но Ханбэй умный, ему виднее
(2) - Акэти среагировал не на крест (к которому он, как истый синтоист, относился вполне никак), а на серебро (к которому он, как почти состоявшийся призрак, относился с сильной аллергией).
-
-
14.08.2013 в 15:46-
-
14.08.2013 в 21:11-
-
15.08.2013 в 11:12:Азиль:, намёк на Саске/Касуга нра, вот
ну дык
-
-
15.08.2013 в 20:33-
-
05.09.2013 в 11:49Ками-сама, ну вот как вас не читать и не уважать за такое веселое и интересное повествование? Бедный Акэти, вот ему "везет"...
-
-
05.09.2013 в 12:52а вообще, автор-сан, требую обещанных Адзаек!!!!))))
доколехде они?))))))))-
-
05.09.2013 в 14:19-
-
05.09.2013 в 15:10Бедный Акэти, вот ему "везет"...
"карма у него дефектная" (с моя) , как и Катакуры
:Азиль:, а вообще, автор-сан, требую обещанных Адзаек!!!!)))) доколе хде они?))))))))
спокуха, до них еще как минимум 3 фика
-
-
05.09.2013 в 15:12-
-
05.09.2013 в 15:18солнце, ты меня радуешь прямо несказанно
-
-
06.09.2013 в 08:01та лана, ну полежал в обмороке
:Азиль:, да это же... это же... это же ПРЕКРАСНО!!!!!
ты наивный прекрасный человек, не знающих жызни....
-
-
06.09.2013 в 09:09-
-
06.09.2013 в 14:17-
-
06.09.2013 в 14:28:Азиль:, а ты думала, я пару фикоф накатаю и на етом усопокюсь
-
-
06.09.2013 в 16:02